— Не нужно все портить.

И хотя она хранила молчание, ее широко распахнутые, яркие, жадные глаза, которые она не отрывала от его глаз, говорили о многом, но теперь в них читался не вопрос, а призыв, не поддающийся превратному истолкованию, столько в нем было притягательности и страсти. Только раз она нарушила запрет, когда, бросив нетерпеливый взгляд в сторону родителей, буркнула:

— Хоть бы они ушли.

А те и не стали долго засиживаться. В половине десятого миссис Холбрук тронула за плечо полусонного мужа.

— Старикам пора спать. — Затем добавила, сдержанно улыбаясь: — Вы можете еще остаться ненадолго, только не задерживайтесь.

— Не будем, — коротко бросила Дорис.

Для следующего танца свет еще больше приглушили, и когда они обогнули сцену, Дорис сказала слегка дрогнувшим голосом:

— Пройдемся по воздуху.

В саду было тепло и спокойно, а под высоким зеленым пологом даже темно. Дорис прислонилась спиной к гладкому стволу огромной катальпы, глядя на Мори снизу вверх. Охваченный дрожью, он обнял ее за шею и поцеловал. В ответ она протолкнула между его губ свой острый язычок. Он крепче прижался к ней и зацепился запонкой за нитку мелкого жемчуга, что висела у нее на шее. Замочек ожерелья раскрылся, и жемчуг упал в низкий вырез платья.

— Ну вот, вы добились своего, — сказала она, натужно рассмеявшись и проводя рукой по шее. — Теперь ищите сами.

Голова его кружилась, сердце колотилось как бешеное. Он начал поиски ожерелья: сначала пошарил в вырезе платья, затем перешел ниже, между двумя грудками с крепкими сосками, а потом еще ниже, где был гладкий плоский живот.

— Я так порву вам платье.

— К черту его, — проговорила она тем же сдавленным голосом.

Тут он обнаружил, что под платьем у нее ничего нет, а так как она с самого начала держала расстегнутое ожерелье в руке, то нашел он вовсе не жемчуга. Он обо всем забыл, желание, подавляемое в последние недели, обожгло и ослепило.

— Не здесь, глупый. — Она быстро отстранилась. — В твоем номере… через пять минут.

Он направился прямо к себе, быстро разделся, выключил свет и бросился на кровать. Лунный свет пронзил темноту, когда Дорис вошла и закрыла за собой дверь. Сбросив халат, она постояла, совершенно обнаженная, затем раздвинула москитную сетку. Ее тело источало чуть ли не порочный пыл, когда она обвила руками его шею и, притянув к себе, припала к нему ртом, впившись зубами в его нижнюю губу. Дыхание ее участилось, и он чувствовал жаркое биение ее сердца.

— Быстро, — выдохнула она. — Неужели не видишь, что я умираю по тебе?

Если бы он сразу не понял, что она не девственница, то теперь убедился бы в этом по ее реакции. Когда наконец она откинулась на спину, правда по-прежнему не выпуская его из рук, из ее груди вырвался долгий вздох, после чего она притянула его голову рядом на подушку.

— Ты был хорош, красавчик. А я?

— Да, — тихо сказал он, не покривив душой.

— Сколько же времени мы потратили зря! Как же ты не понял, что я хотела тебя, хотела до сумасшествия с самого начала? Но теперь все будет хорошо. Утром объявим родителям. А потом вместе с Бертом уедем в Нью-Йорк. Боже, неужели ты не замечал, как я по тебе сохла? Мне тобой никогда не насытиться… вот увидишь.

Она заигрывала с ним языком, дотрагиваясь до губ, гладила его тело кончиками пальцев. Внезапно ее охватил озноб.

— Давай снова, — прошептала она. — Только на этот раз не торопись… и в следующий тоже. Это так здорово, пусть все продлится дольше.

Она оставалась у него до первых серых лучей рассвета.

В то утро, после шумных поздравлений за завтраком, он отправился прогуляться, чтобы проветрить голову. Его охватила легкая апатия; хотя он понимал, что эта девушка как раз то, что нужно, он не мог дождаться вечера, а кроме того, разумеется, не последнюю роль играла работа, деньги и обеспеченное будущее. Будь оно все проклято, должен же человек позаботиться о себе. В притупленном состоянии ума ему было легче отгородиться от прошлого и думать только о грядущем. Проходя по Хаорскому мосту, он вдруг перегнулся через парапет и не глядя, вынув руку из внутреннего кармана, уронил так и не вскрытые два письма в мутные, зараженные трупами воды священного Ганга.

Рассвет в Швейцарских Альпах наступает рано. Мори проснулся от слепящего света и звона коровьих колоколов. Его опасения оправдались: фенобарбитон не подействовал, и он, пока бодрствовал, заново пережил каждое мгновение тех роковых месяцев молодости. Вконец измученный, в три ночи, он нащупал капсулу амилобарбитона и, приняв ее, полностью отключился на короткое время. И вот теперь, омертвелый после лекарства, со стуком в висках, он тупо обдумывал ситуацию, сознавая почти с отчаянной категоричностью, что должен сделать решительный шаг.

Виленский так ему об этом и сказал на последней консультации в Нью-Йорке, когда с неизменной ободряющей улыбкой, положив руку на изголовье дивана, перешел на тот ласковый южный акцент, каким всегда развязывал внутренние узлы у своих пациентов.

— Возможно, однажды вам придется вернуться, хотя бы для того, чтобы покончить навсегда с этим застарелым и ничтожным комплексом вины. На самом деле вас тянет домой частично из-за подавленной ностальгии, но, разумеется, главным образом вы хотите увидеть свою… свою подругу и все с ней уладить. Так почему бы этого не сделать? Лучше поздно, чем никогда. Если жизнь у нее сложилась не слишком удачно, то вы в состоянии помочь. К тому же, — улыбнулся он с доброжелательным лукавством, — вы у нас веселый вдовец. Если увидите, что она по-прежнему привлекательна, то сможете разрешить проблему, женившись на ней… при условии, конечно, что она свободна.

— Она ни за кого не вышла бы замуж. — На этот счет он ничуть не сомневался, хотя надеялся, что она, быть может, все-таки обрела счастье.

— Ну, тогда не забывайте о том, что я вам сказал. И если почувствуете, что снова начинаются неприятности, воспользуйтесь моим советом и поезжайте туда.

Да, он так и поступит, причем немедленно. С души свалился груз, как бы подтверждая правильность принятого решения. Он нажал кнопку звонка и, уточнив расписание самолетов авиакомпании «Свиссэр», велел Артуро позвонить в Цюрих и забронировать место на двухчасовой рейс в Престуик.[39]После этого он поднялся, побрился, оделся, позавтракал внизу. Затем, пока Артуро упаковывал чемодан, выкурил в задумчивости сигарету. С собой он брал всего несколько вещей, планируя вернуться на родину тихо, скромно, без всякой суеты и показухи, ни тебе «роллс-ройса», никаких признаков богатства, ничего. Мысли, полные мрачных предчувствий, ненадолго затмили его меланхолию. Что касается виллы, то при заведенном безукоризненном порядке и таких преданных слугах — он намекнул им на неотложную деловую встречу — внезапный отъезд, без всякого предупреждения, был самым простым делом.