Василиса спокойно относилась к драгоценностям, а старинные не любила вовсе. Они прошли через многих владельцев и впитали всю их негативную энергию, которая сегодня только губит людей, а не приносит радость от обладания ценностью.

Она вздохнула и направилась к стойке бара, собираясь выпить коктейль, пока готовят ее заказ. На ходу, роясь в сумочке, Василиса нащупала солнечные очки и нацепила их на нос. В полумраке зала в затемненных очках вообще ничего не стало видно. Василиса пробралась на ощупь до бара, выпила коктейль, разговаривая с барменом из-под очков, и отправилась обратно, выставив на всякий случай вперед руку. Уж лучше та, чем ее узнает Раечка и что-то заподозрит.

– Сеньора, вы чуть не попали мне пальцем в глаз! – возмутился мужчина из сумеречной зоны.

– Пардон, – выдавила Василиса и из-под очков посмотрела на мужчину.

Да она никак не могла бы попасть ему пальцем в глаз! У него рост больше ста восьмидесяти сантиметров, а у нее метр с хвостиком. Правда, высокие шпильки добавили ей десять сантиметров, но в лучшем случае она попала бы ему в рот. На самом деле это был бы худший случай. Мужчиной оказался вдовец Сорокин. Ему не сиделось с Раечкой на одном месте, и он тоже прошелся к бару. Неужели выследил, что она следит за ним?! Только этого ей не хватало, а так хорошо начиналась слежка!

Сорокин хмыкнул и уселся у бара, но не стал ничего заказывать, а полез в карман за сотовым телефоном. Василиса обошла ближайший столик с влюбленной парочкой, целующейся без зазрения совести на людях, профессиональным жестом выудила из кармана пиджака визитку с адресом свадебного салона и положила ее в тарелку девушки. К барной стойке она зашла с другой стороны.

Сорокин собирался кому-то звонить. Василиса напряглась и прижалась к амбалу, закрывающему ее своим могучим торсом от вдовца. На всякий случай она выставила ухо. Если он звонит преступникам, удерживающим Алевтину, она не должна пропустить ни слова. И сразу же перезвонить Удальцову. Амбал отреагировал спокойно.

– Журналистка? – хмуро поинтересовался у Василисы, глядя на ее оттопыренное ухо.

Василиса промычала нечто невнятное. Что– что, а соображала она быстро. Если он не любит журналисток, начнет скандалить и требовать, чтобы Василиса убралась от него подальше. Если амбал любит журналисток, начнет приставать. Лучше пусть пристает, легкий флирт она переживет безболезненно. Амбал невнятно прорычал на ее мычание, и Василиса толком не поняла, как он относится к представителям этой славной сыскной профессии. Но не прогнал, в чем очень повезло.

Не повезло в том, что Василиса когда-то в школе изучала немецкий язык. Перед ее глазами предстала картина: строгая классная руководительница сообщает детям о возможности выбора иностранного языка. Немецкого или английского, который будет вести она сама, и Василиса испуганно соглашается только на немецкий. Лучше бы она не испугалась строгой учительницы и учила английский. Все равно, кроме «Хенде хох!», ничего не запомнила. Хотя в случаях с ограблением и антиограблением «Руки вверх!» было самым излюбленным изречением грабителей. Говорили они, правда, на чистом русском, без акцента.

Сорокин тоже говорил без акцента на чистом итальянском языке. Язык Ромео и Джульетты показался ей певучим и хрустальным. И голос у вдовца Сорокина был молодой и приятный.

Вряд ли Василисе помог бы английский. Но она и без перевода поняла, что разговор проходил в дружественной атмосфере взаимного согласия и полного понимания. Странно, почему Сорокин пошел звонить к бару, а не поговорил, сидя рядом с Раечкой. Не хотел, чтобы она знала о том, что он бывший или действующий дипломат? Решил сделать ей сюрприз? Или опасался, что Раечка не чиста на руку и сыплет тысячами на каждом углу? Что дискредитирует ее как будущую жену дипломата.

Василиса посмотрела на Раечку, та восхищенно таращилась на вдовца и спокойно ожидала его возвращения к столику.

Он, заметив ее взгляд, помахал рукой и закивал, мол, жди, дорогая, и кушай салат, я вот– вот вернусь.

– Финита ля комедия, – сказал Сорокин кому-то в трубку и отключился.

Василиса могла поклясться, что кто-то там сказал: «Граце» или очень похожее.

– Так я не понял, – тормозил подвыпивший амбал, – ты журналистка или нет?

– Финита ля комедия, – прошептала ему Василиса и отправилась к своему столу, растворяясь в темноте зала, наполненного музыкой и сигаретным дымом. При всем желании тащиться за ней следом амбал не мог, он еле передвигал ногами, сидя на стуле. Так что с этой стороны опасности не было.

Со стороны Сорокина вроде тоже. Он спрятал телефон в карман и направился к Раечке.

Та заерзала, засуетилась, и Василиса подумала о том, что она могла ошибиться. Раечка казалась влюбленной. Или в этом ресторане обстановка располагала к чувственным отношениям? Очень хорошее местечко, обязательно нужно будет сходить сюда с Русланом, когда он вернется из своей опасной командировки с обезьянами.

Василиса не стала тоскливо сидеть и пялиться на счастливые лица. Раз уж она пришла, так попробует всего понемногу: и пиццу, и лазанью, и пасту в дико непроизносимом соусе. Да, жалко, что Василиса не знает итальянского языка. Наверняка разговор был очень интересным! Вот только имени Алевтина она не слышала. Сорокин не говорил и о Монти. Больше всего Василисе запомнилось имя Луиза. Кто она такая и почему о ней нужно говорить тайком от бедной Раечки, совершенно непонятно. Скорее всего, имеет право на существование версия его многоженства. Впрочем, почему многоженства?

Вполне возможно, жена у него одна, сидит в Италии и называется Луизой.

Вновь женская солидарность?! Василиса что, нанималась бегать и рассказывать приятельницам и знакомым про их двуличных кавалеров?! Она нанималась разыскать Алевтину и собирается это сделать в ближайшее время.

Пришлось, естественно, проехать за Сорокиным, присутствовать на их трогательном прощании у дома Раечки, доехать с Сорокиным до отеля… очень даже приличного отеля и вернуться домой.

Глаза Василисы закрывались от усталости и переедания, но она решительно взяла дневник преступления.

Солнце рано встало из-за сине-зеленого леса и било в окно яркими лучами, которые падали на подушку с рыжей головой. Голова недовольно ворочалась, сопела, фыркала и просыпалась.

– Ироды, – причитала Алевтина, потягиваясь, – пытка какая-то бесчеловечная! Поставить кровать у окна и не повесить занавески. Не дать возможность похищенному человеку вдоволь отоспаться. Поднимать его ни свет ни заря.

Когда я еще отосплюсь? Только в отпуске. Если когда-нибудь его получу…

Она преувеличивала. Никто ее не поднимал, холодной водой из чайника не поливал, одеяло не стягивал, потому что никого возле нее не было. Алевтину томили в комнатухе, судя по макушкам молоденьких берез, находящейся на втором этаже дома. Дом стоял вдали от человеческой цивилизации – сколько Алевтина ни смотрела в зарешеченное окно, нигде поблизости так и не увидела переполненных мусорных баков.