он, Колька, мастер золотые руки. На работе за него держатся и дома все уделано. Краны не текут, лампочки светят, все полочки где надо прибиты. И люблю я его, алкаша… Вдобавок, он все-таки вдвое больше меня зарабатывает. Ничего, через пару дней после приезда окончательно протрезвеет, и опять будем спокойно жить-поживать, да добра наживать. Тут, главное, денег ему в руки не давать, а то опять опурится.

– Так может не отпускать его бродить? Вдруг опять чего-нибудь алкогольное отыщет? А так ничего нет выпить, глядишь, и протрезвеет в дороге.

– А вдруг он там в деревухе по пьяни цистит какой подхватил? Или еще какую-нибудь неизвестную гадость? Уссытся ведь, скотина этакая безрогая, прямо в вагоне, опозорит меня перед людьми!

Тут рядом со мной плюхнулся на полку пьяноватый здоровенный парень в форме десантника, неожиданно завернувший к нам, обнял меня за плечи и, исполнив зычным голосом песню:

Отслужил, слава тебе Господи,

Отслужил, Господи слава тебе,

Отслужил и вернулся домой!

– сказал:

– Завидую я тебе, очкарик! Явный студент, а у меня учеба как-то не задалась…

– Зато ты голыми руками один можешь легко троих уложить! – выплеснулась из меня зависть к сильным и специально обученным людям.

– И какой от этого прок на гражданке? Возле пивнухи народу морды бить? Об институте я, конечно, и не мечтаю, но планирую осенью попытаться хоть в какой-нибудь технарь просочиться и выучиться за казенный счет. Вот ты за деньги учишься или бесплатно?

– Да мне за это еще и платят, – поделился своей невиданной удачей я.

– Эх, – понурился покоритель небесных и земных просторов, наводящий ужас на американских зеленых беретов, – на что мне эти бицепсы и трицепсы, мне бы вот такую золотую голову, как у тебя, заиметь!

Окрыленный неожиданной оценкой моих весьма скромных умственных способностей, я предложил демобилизованному со службы воину бутерброд с колбасой.

– Не хочу бутер, выпить хочу! Пошли с нами выпьем, – рыкнул обладатель голубого берета и значка с крылышками на груди.

– Да я не пью, – робко отказался я.

– Я вместо него! – радостно заорал вернувшийся из очередного безуспешного похода тихий подкаблучник. Затем он встал по стойке «Смирно», отдал честь служивому и доложил:

– Бывший ефрейтор Горопупырь! Готов к труду и обороне!

Недовольный тем, что его оторвали от интеллектуального общения, десантер поднял на него мутноватые глаза.

– Что еще за такой пупырь-упырь с горы нарисовался? Нерусский, что ли?

– Никак нет! Чистый русак! Двадцать поколений русских предков! – на такое глубокое знание мужем своей генеалогии Маня с большим сомнением покачала головой и поджала губы. – На границе с тайгой вырос, у нас там и русских-то мало, а нерусских и вовсе нету! – уверенно продолжил чистокровный русак.

Тут Манюня недовольно фыркнула, видимо оценивая географию и народонаселение родных просторов несколько иначе.

– Погранец? – уловил кое-что из запутанных речей бывшего ефрейтора голубой берет.

– Так точно, товарищ старший сержант! – радостно отозвался Горопупырь, согласный в этот момент быть танкистом, связистом, артиллеристом, морским пехотинцем, да хоть летчиком-космонавтом, в общем, кем угодно, лишь бы поскорее налили горячительного.

Хорошо знающая о прежних воинских специализациях мужа Манюня лишь презрительно хмыкнула.

– Пожиже нашего, но тоже ничего, – оценил неожиданное пополнение десантник. – Пошли!

Они дружно сгребли со стола всю мою еду и удалились в купе проводниц предаваться безудержному разгулу, не обращая внимания на ропот раздосадованной супруги сомнительного пограничника. Ее явно клеветнические выкрики, вроде:

– Всю службу гаденыш в стройбате проошивался! – во внимание не принимались.

Еще она успела крикнуть в уходящие непреклонные мужские спины перед тем как они исчезли в купе у проводниц:

– И не спрашивай там, дурень, ничего, а то опять в чан получишь!

Мы с обиженной женщиной дружно вздохнули и уже уверенно угнездились на ночевку – было ясно, что бывшие воины до рассвета не появятся.

Фирменный южный поезд останавливался у каждого столба, надолго замирая на всевозможных станциях и полустанках, и потому безнадежно опаздывал. Добрейшая Маня, ввиду отсутствия загульного мужа, усиленно подкармливала меня остатками еды со свадебного пиршества, мы беседовали о жизни, и в целом, ехали неплохо. Тут-то я и узнал, как золоторукий Колька получил на свадьбе в чан.

– Он так-то мужик тихий, не скандальный совсем, – рассказывала Манюня, – но как выпьет, обязательно какую-нибудь гадость норовит спросить. И ведь такую болевую точку сыщет, ну прямо самый болеток! Какой-то прямо талант нехороший имеет. И ладно бы только у меня или у детей спрашивал, дело-то привычное, так нет, обязательно кого-нибудь совершенно чужого, совсем не знающего его поганых повадок, сыщет. Мы все кто куда попрячемся от его нехороших вопросов или гулять уйдем, так он даже на улицу выходит, прохожих ловит. Ну, прямо хлебом его не корми, а дай кому-нибудь своими вопросами настроение испортить. Вот он и ляпнул на второй день свадьбы молодому мужу:

– А ты уверен, что она от тебя беременна?

А у девки уж пузо на нос лезет! Парень ему в глаз тут же и накатил. Я Кольку поскорее с этой свадьбы и утащила, пока родственники бывшей невесты об этих его ненужных речах не узнали – убьют ведь дурака. Когда пьяный появится, и тебе чего-нибудь сболтнет, ты уж не бей его, пожалуйста, перетерпи.

Хотя дело это трудное. Я уж на что тихая и незлобивая женщина, а иной раз и не утерплю, и со всей силы его сковородкой по противной башке и приложу! Да и дети, как подросли, уже с трудом сдерживаются, чтобы бате за его противные вопросы не наподдать. Ему, Кольке, на работу уж скоро, а тут того и гляди сломают чего-нибудь в организме нужное. Так перетерпишь?

Я кивнул, отчетливо понимая, что мне с жилистым работягой Колькой лучше не связываться. Как навернет со всей дури могучей золотой рукой! Враз мне чего-нибудь для учебы нужное сломает. Как минимум потом две недели учебный процесс буду фонарем под глазом освещать.

В Рязани десантура повалила из вагона, и бывший ефрейтор неведомого рода войск, войдя в счастливое состояние «грогги», или по-русски «пьянее пьяного», увязался было за ними, но был пойман уже на перроне за руку бдительной женой.

– Ты куда подался, идиот? До нашей Костромы еще ехать и ехать!

Теперь синяки украшали уже оба глаза отставного ефрейтора. Эх, не сдержался, не смолчал!

Завалившись на свою полку, Колян заприметил меня. Он с наслаждением вдохнул свежего вагонного воздуха и сходу начал:

– Эй, парень, а ты знаешь, что про твою жену говорят? Еще не выяснял, сколько у нее до тебя мужиков было? А сколько сейчас, когда ты уехал, к ней начало