– А также о…

– О скидке в пять пальцев, которой ты иногда пользуешься?

– Да, – отвечаю я, благодарная ей за то, что мне не надо произносить это вслух, – об этом тоже.

– Я буду вести себя, как самая примерная девочка, – заверяет меня Сэм, – обещаю даже не ругаться.

– Потом мы можем стать туристами. Сходим в «Эмпайр Стейт Билдинг», в «Рокфеллер-Центр», куда пожелаешь.

– В Центральный парк?

Я не могу сказать с уверенностью, шутит она по поводу случившегося прошлой ночью или нет.

– Если хочешь, то можно.

– Зачем тогда ждать? Пошли сейчас?

Да, это действительно шутка.

– Это плохая идея, – говорю я.

– Но все же лучше, чем наблевать на репортера.

– Я же не нарочно.

– Он что-нибудь тебе сказал?

Мне в голову снова закрадывается настойчивый голос Джоны Томпсона, но я опять от него отмахиваюсь. Сэм солгала мне лишь в одном – не сказала, что взяла себе другое имя, но теперь я знаю и об этом. Джона сам мне лгал, чтобы я доверилась ему и показала свое нутро. Я и правда показала, вот только не так, как он ожидал.

– Ничего существенного, – говорю я, – я пошла к нему не слушать, а говорить. Точнее, орать.

– Молодец.

В голову приходит еще одна мысль, от которой мой голос тут же становится тише.

– А почему ты со мной не пошла? Почему отговаривала идти меня?

– Потому что тебе надо учиться выбирать противника, – говорит Сэм. – Я давно поняла, что воевать с журналистами бесполезно. Они все равно тебя обыграют. А таких, как этот гнилой Джона Томпсон, это только подзадоривает. Возможно, завтра мы снова окажемся в том журнальчике.

От этой мысли мое тело будто деревенеет от страха.

– Если так, то извини.

– Тоже мне нашла проблему. Честно говоря, я рада, что тебя хоть что-то вывело из себя.

В ее глазах воспламеняется какая-то искра.

– Ну и как тебе было с ним ругаться?

Я на несколько секунд задумываюсь, пытаясь отделить мои истинные чувства от тех, что были навеяны «Ксанаксом». Мне, пожалуй, понравилось. Нет, поправка: мне точно понравилось. Я чувствовала себя в своем праве, энергичной, сильной – пока меня не начало тошнить.

– Хорошо было, – отвечаю я.

– От злости всегда так. Ты еще сердишься?

– Нет, – отвечаю я.

– Врешь, – возражает она, слегка толкая меня в бок.

– Ну хорошо, да, я все еще сержусь.

– Если так, то возникает вопрос: что ты с этим собираешься делать?

– Ничего, – отвечаю я, – ты же сама только что сказала, что с журналистами воевать бесполезно.

– Я говорю не о журналистах. Я говорю о жизни. Об этом мире. В нем полно горя, несправедливости и женщин, пострадавших от мужчин, как мы. Очень мало кто на этом заморачивается. И еще меньше начинают сердиться и что-то делать.

– И ты одна из них, – говорю я.

– Да, черт возьми! Хочешь ко мне присоединиться?

Я смотрю на Сэм и вижу полыхающие в ее глазах неистовые огоньки. Сердце бьется на один-два удара быстрее, в груди что-то трепещет, легкое, как крылья бабочки, царапающейся о внутренние стенки куколки. Неутоленная жажда, понимаю я. Жажда испытать то же чувство, которое охватило нас с Сэм утром. Желание быть ослепительной.

– Не знаю, – отвечаю я, – может быть.

Сэм хватает куртку, натягивает на себя и резко задергивает молнию.

– Тогда пойдем.

14

Я справлюсь.

Так я говорю себе.

Боже мой, мы же собрались не в затерянный в глуши лес, а всего лишь в Центральный парк. У меня с собой перцовый баллончик. Рядом Сэм. С нами все будет хорошо.

Но стоит выйти из дома, как на меня тут же набрасываются сомнения. Ночной воздух пронзительно холоден. Пока Сэм закуривает, стоя на крыльце, я потираю руки, чтобы согреться. Потом мы отправляемся в путь по Коламбус-авеню, Сэм идет впереди, оставляя шлейф дыма. Сердце мое бешено стучит.

На подступах к западной оконечности парка тревога усиливается еще больше. Ситуация явно вышла за рамки нормальной, я чувствую это нутром, будто сознание превратилось во внутренний орган из плоти и крови и теперь пульсирует какой-то необъяснимой тоской. Нас не должно здесь быть. Только не в такой час.

Еще совсем недавно мне хотелось почувствовать себя ослепительной, но я чувствую себя маленькой, тусклой и пустой.

– Мне кажется, мы уже отошли от дома довольно далеко.

Студеный ветер уносит мои слова с собой. Впрочем, не думаю, что Сэм повернула бы назад, если бы меня услышала. Она решительно переходит улицу, поворачивает направо и направляется к входу в парк, расположенному в квартале отсюда. Я прибавляю шагу, повторяя маршрут моих утренних пробежек, и догоняю ее.

– И зачем мы сюда пришли? – спрашиваю я.

– Увидишь.

Сэм выбрасывает окурок и заходит на территорию парка. Я замираю у входа, мимо проезжает автомобиль, его фары выхватывают меня из мрака, отбрасывая на тротуар тень. Я хочу уйти. Я уже поворачиваю назад. Тело сжимается в тугой комок, готовое совершить спринтерский забег до самой квартиры, нырнуть в постель и прижаться к Джеффу. Но я больше не вижу Сэм – ее поглотил черный зев парка.

– Сэм, вернись!

Ответа нет.

Я жду, в надежде, что она вот-вот вернется и с ухмылкой на лице заявит, что это всего лишь очередная проверка, которую мне не удалось пройти. Однако ее все нет и нет, и мое беспокойство возрастает. Сэм в парке одна. Посреди ночи. Да, она и сама может о себе позаботиться, я это знаю, но все равно волнуюсь и еще сильнее сжимаю пальцами в кармане тонкий резервуар перцового баллончика. И проклинаю себя за то, что не приняла «Ксанакс». Потом тревожно делаю глубокий вдох и вхожу в ворота.

Сэм стоит у входа. Она совсем не заблудилась – просто слилась с тенью, ожидая, когда я ее догоню. На лице ее читается нетерпение. А может, и раздражение, точно сказать не могу.

– Пойдем, – говорит она, хватает меня за руку и тащит за собой.

Эту часть парка я знаю хорошо, я была здесь тысячу раз. Слева от нас детская площадка Дайаны Росс, ворота которой закрыты и заперты на замок, справа выход на Семьдесят Девятую улицу, пересекающую парк. Однако ночь преобразила окрестности, сделав их незнакомыми и запретными. Я едва их узнаю. По земле стелется трепещущий, плотный туман, шелестя по коже, окружая уличные фонари призрачными ореолами и приглушая их сияние. Размытые пятна света ползут по траве, путаются в зарослях, отчего те кажутся гуще и мрачнее.

Я стараюсь гнать от себя мысли о деревьях, окружающих «Сосновый коттедж», хотя ни о чем другом думать не могу. Этот густой лес, полный скрытых опасностей. Я будто вернулась туда опять и вот-вот брошусь в чащу, спасая свою жизнь.