– А железку они могут прокусить? Потому что, кажется, я не готова к наверхам?

– Не, только не на свет. Рано еще.

– Маха, а помнишь тот раз, когда они тебя чуть на куски не разорвали?

– Я чутка приторможу, дамы, чтоб они не отстали.

Из-за спинки сиденья вырвался слаженный хор “Нет!” и “Ох, блядь, нет!”.

Адские псы услышали голоса всего в нескольких ярдах перед их носами, ответили на них свирепым воем и наддали ходу. “Бьюик” дернулся от удара, что-то врезалось ему в зад, разрывая металл, затем еще. Дамы в темноте заверещали. Водитель глянул в боковое зеркальце и, обнаружив, что его целиком заполняет разозленная собачья морда, вогнал акселератор в пол, потому как хоть “гавы эти и нехреновые”, ему не особенно улыбалось ошибиться во мнении и превратиться в желтенькие кляксы среди адских собачьих каках, разбросанных по всей невадской пустыне.

– Хочу добраться до Соленого озера, пока они не поняли, что произошло, – сказал водитель.

– А что в Соленом озере? – поинтересовался голос из багажника.

– Там у них портал, про который эти эбанаматы не знают.

– В Преисподнюю? Мы только что из Преисподней.

Желтый фрукт хмыкнул.

– Отдыхайте, дамы. Мы спихнем этих гав в Соленое озеро, они больше не полезут в мои дела в Сан-Франциско. Я вас в чуть менее передвижную тьму верну, не успеете глазом моргнуть, а там потом и освежитесь.

– А с ребенком что? – осведомился один голос.

– По этому мосту перейдем, когда до него доберемся, – ответил желтый фрукт.

– Она хуже псов.

– Немайн!

– Ну ведь хуже.

– Знаешь, а ведь тут не так уж плохо, – вымолвила Бабд, меняя тему.

– Места много. И не сыро.

– И тепло.

– А хотите, – произнес водитель, – так можете там и остаться, когда в город вернемся. Я вам туточки шторки повешу, подушечек накидаю, чего не.

И он сам себе улыбнулся. За многие века, из многих перерождений он вынес одну вечную истину: стервушечки обожают подушечки.

Они всё неслись дальше и после двух неудачных цапов уже старались не подпускать Элвина и Мохаммеда так близко; издали адские псы словно бы смахивали на чрезвычайно оживленные тучки черного дыма, вырывающиеся из выхлопных труб. Тварями они были пламени и силы – и преследовали желтый “бьюик” с кремово-белым верхом через всю пустыню. Как множество сверхъестественных существ, они при движении то и дело возникали в видимом спектре и исчезали из него, поэтому когда патрульный дорожной полиции где-то под Элко, Невада, оторвал взгляд от показаний своего радара, то поначалу вынужден был проморгаться, после чего его подмывало радировать дальше по трассе своему коллеге: “Эй, ты заметил двух черных собак ростом с пони, которые на скорости семьдесят гнались за гигантским ломтем торта с лимонным безе?” Но все-таки он решил: “Нет, такое, наверное, лучше держать при себе”.

Примерно в то же время в пяти сотнях миль к западу, в Миссионерском районе Сан-Франциско, буддистская монахиня и волхв-крокодильчик прорабатывали убийство – в мельчайших подробностях.

– А убийство ли это, – сказала Одри, – если он все равно намерен прыгнуть?

– Вполне уверен, что да, – ответил Чарли. – Мне – кажется, Будда говорил, что никогда не следует – наносить вред никакому человеку – или через бездействие – позволять человеку как-то пострадать. Если мы знаем, что он собирается прыгать, и не остановим его – думаю, тем самым мы пойдем поперек какой-то там сутры.

– Во-первых, это не сутра, а Первый закон робототехники Азимова из книжки “Я, робот”, а во-вторых, мы не просто позволим ему причинить себе вред – мы стараемся заставить его это сделать по расписанию.

– Я не знал, что Айзек Азимов был буддист, – произнес Чарли. – Буддистские роботы. Ха!

– Он и не был. Но с роботами почти угадал. В смысле – ты… – Она хотела сказать “…как раз и есть буддистский робот”, но вместо этого произнесла: – …же помнишь то терракотовое воинство, которое нашли в Китае? Их захоронили во втором веке до нашей эры. Вот они как раз и должны были стать буддистскими роботами. Император Цинь Шихуанди намеревался заставить жреца выполнить обряд пховы насильственного переноса, который я применяла к Беличьему Народцу, чтобы души солдат вселились в терракотовые статуи, и тем – самым у него бы возникла непобедимая армия. Могло б и получиться, если б их слепили из мяса.

– Ты же говорила, что буддизм проник в Китай лишь в пятом веке. – В буддизме Чарли всегда было трудновато разбираться.

– Он там всегда был, только его не называли буддизмом. Будда же был тем парнем, который указал кое на какие вполне очевидные вещи, потому мы и – называем это “буддизмом”. Иначе нам бы пришлось называть это чем ни попадя.

– Иногда мне кажется, что ты просто сочиняешь буддизм на ходу.

– Именно. – Одри ухмыльнулась. Чарли ухмыльнулся в ответ, и Одри содрогнулась. Она не станет скучать по всем этим скалящимся зубам. Тело ему она собирала из кусков под давлением обстоятельств, но доведись ей снова мастерить себе идеального мужчину, она б уж точно обошлась без стольких зубов.

– Может, этот тип Салливэн у кого-нибудь в ежедневнике, – произнес Чарли. – Если Мятник сумеет отыскать его имя у какого-нибудь Торговца Смертью, мы – будем знать, что кончина его неизбежна. В каком-то смысле мы его спасем – ну, или тело его хотя бы. Верно?

– Он все равно должен предложить свое тело как сосуд для твоей души. И добровольно – иначе обряд чод не подействует. Да как бы там ни было, я не уверена, что он сработает, Чарли. Я никогда таким не занималась. Не знаю, кто-нибудь вообще такое делал или нет.

– Ну, Лили у него спросит. Если он согласится, можно будет двигаться дальше.

– А ты б сам поверил Лили, скажи она тебе, что ей нужно твое разрешение на то, чтобы переместить в твое тело новую душу, а для этого тебе придется в определенное время прыгнуть с моста?

– Поверил бы. Лили очень надежная. Она у меня шесть лет проработала и ни разу ничего не украла. Кроме “Большущей-пребольшущей книги Смерти”. – Чарли почесал себе под длинной нижней челюстью, жалея, что у него нет бороды – даже подбородка нет, чтоб его задумчиво погладить. – Ладно, от этого и пошли все неурядицы, но в остальном… Да, верно заметила. Но он ей сказал, что его в это втянуло привидение, и Лили ему поверила, поэтому он теперь перед ней как бы в долгу.

– Правда? – Она вздела вопросительную бровь.

– Ты права – нам нужно с ним потолковать.

– Чарли, ты же знаешь, я тебя обожаю, но все равно не уверена, что тончайшая суть твоего существа воссияет постороннему человеку при первой же встрече, а мы все-таки просим этого парня поверить в нечто такое, что, может, и не напрочь невозможно, однако уж точно несуразно.