не изгладилась. Неудивительно, что культуру 1920-х годов характеризовали замешательство, пессимизм, тревога, однако хватало в ней и жизненной силы, и веселья. Многие описали бы это десятилетие как эпоху, когда молодежь восстала против старшего поколения и пыталась забыть прошлое.

Наряду с флэпперами самыми знаменитыми гуляками этого периода стали богемные аристократические компании, известные как золотая молодежь. Обычно в них входили молодые хулиганы из Оксбриджа и старейших частных школ вместе с подружками и знакомыми. Ивлин Во увековечил их в романе «Мерзкая плоть», где главной целью молодых прямо объявлялись вечеринки: «Костюмированные вечера, дикарские вечера, викторианские вечера, вечера эллинские, ковбойские, русские, цирковые, вечера, на которых меняются костюмами, полуголые вечера в Сент-Джонс-Вуд, вечера в квартирах и студиях, в домах и на кораблях, в отелях и ночных клубах, на ветряных мельницах и в плавательных бассейнах». Последнее – отсылка к знаменитым «Банно-бутылочным» вечеринкам в бассейне Сент-Джордж в Лондоне, где на поверхности воды, подсвеченной разноцветными огнями, плавали цветы и резиновые лошадки. Гости, одетые в роскошные купальные костюмы, пили «банные» коктейли и танцевали под напевы негритянского джаз-оркестра, время от времени заныривая в бассейн.

Порочный инфантилизм таких компаний в полной мере проявлялся на эксцентричных вечеринках. Старшие братья, кузены, дяди и отцы золотой молодежи достигли совершеннолетия до войны, и теперь многие имели увечья, шрамы или вообще были мертвы. Зачем молодому поколению следовать по пути, который завел старших в братскую могилу на Западном фронте? Демонстративное неповиновение юношества мешалось с чувством вины за то, что эта самая юность не позволила им умереть рядом со старшими родственниками.

Вечеринки, как правило, были неформальными, многолюдными, шумными и безудержными. Тон задавали непристойность и бесчинства: гуляки наслаждались сексом и джином. Молодые хулиганы веселились на полную катушку без сна и отдыха. Один современник описывал это так: «Они несутся с одной встречи в ресторане на другую, третью, четвертую – и все это в один вечер, а заканчивают рано утром на какой-нибудь банной вечеринке, промчавшись в бассейн Итона со скоростью 100 км/ч, или на гонке по Грейт-Уэст-роуд». Юные гедонисты носились по дорогам страны «на высокой скорости и под влиянием алкоголя, в надежде, что в случае аварии о ней раструбит воскресная пресса».

Эскапады молодых аристократов были последним истеричным выкриком высшего класса. Потеряв контроль над палатой общин и право вето в палате лордов, знать лишилась политического господства. В экономическом смысле она тоже переживала упадок. Налоги на землю сильно выросли во время войны; после заключения мира Ассоциация землевладельцев центра потребовала у казначейства отменить их. Однако настроенный против знати Ллойд Джордж сохранил земельные сборы; почти 50 % загородных поместий и 8 миллионов акров земли выставили на продажу между 1918 и 1922 годами. На протяжении следующего десятилетия высшее общество все больше приходило в упадок. В 1930-х годах, когда член парламента от консерваторов Генри «Чипс» Ченнон родом из США посетил несколько старинных особняков, его поразило «ощущение и запах тлена; словно аристократия на краю смерти». Таких серьезных перемен в верхушке английского общества, пожалуй, не бывало со времен самого Норманнского завоевания[44].

* * *

Пока аристократия теряла свой экономический и политический вес, отдельные ее представители задавали моду на безумные выходки в обществе. Их влияние сильно ощущалось в искусстве: титулованная молодежь продвигала модернизм. Это направление в искусстве характеризовалось сознательным отказом от классического стиля и интересом к формам и темам, подходящим для урбанизированного и индустриализованного общества. В музыке и живописи привилегированные потомки двигали авангард – джаз и кубизм, в литературе же пропагандировали радикальные изобретения группы Блумсбери.

Лучшим и самым храбрым автором этой группы была Вирджиния Вулф. «Поток сознания», который она использовала в романе «Миссис Дэллоуэй» (1925 год), колеблется между прямой и косвенной речью, между произнесенными вслух словами и внутренними монологами. Как и золотая молодежь, Вулф восставала против конвенциональных установок и этики эдвардианского времени – «роковой эпохи», как выразилась она сама, «когда исчез характер». В то же время Т. С. Элиот, американский представитель группы Блумсбери, драматично описал в своей пространной поэме «Бесплодная земля» (1922 год) распад западной цивилизации во время войны. Поэма, с ее глубокой противоречивостью и пропусками, с ее фрагментарной формой, как бы отражала послевоенный период со всеми его тревогами, страхом перед будущим и скорбными воспоминаниями. Многие из первых читателей «Бесплодной земли» силились найти смысл в изобилии голосов, стилей, аллюзий и образов, но поэма, скорее, была написана ради высказывания как такового, а не ради того, чтоб ее поняли. Молодежь слышала ее поминальную музыку и чувствовала, что ритм и мелодия здесь важнее, чем «смысл».

Элиот периодически появлялся на вечеринках золотой молодежи, как и другие авторы из Блумсбери, например Литтон Стрейчи. В газетных интервью Стрейчи выражал сочувствие «сопротивлению» юных старшему поколению и их вредным «табу и ограничениям». Его комментарии позволяют заглянуть как в психологию золотой молодежи, так и в суть его модернистского трактата «Выдающиеся викторианцы» (1918 год). Стрейчи собрал коллекцию биографических очерков – а точнее, очерков убийств – во время войны, когда он сам последовательно уклонялся от военной службы. Вместо того чтобы писать серьезные, всесторонние и утомительные биографии, которые приходились по душе эдвардианцам и викторианцам, Стрейчи выдавал короткие, живые и ироничные портреты. Его цель заключалась в том, чтобы напасть на персонажа «с неожиданной стороны [и] выхватить внезапным и ярким светом фонаря укромные тайники». Для достижения этой цели он привлекал теорию психоанализа Зигмунда Фрейда. В трактате Стрейчи беззастенчиво глумился над викторианскими ценностями, на которых строило свою жизнь поколение «изрекающих бестолковщину лицемеров», прежде всего – над христианством и идеей служения на благо империи. Эти-то ценности, намекал он, и привели к войне, а старшее поколение до сих пор цепляется за них.

* * *

Кое-кто из золотой молодежи также насмехался над довоенными идеями и идеалами маскулинности. Бороды, усы и трубки были отброшены как устаревшие символы мужской напыщенности. Новые мужчины предпочитали гладко выбритые лица и зачесывали назад набриолиненные шевелюры. Они красовались в диковинных, нелепых костюмах, как можно меньше воплощающих эдвардианскую серьезность. И как флэпперы приспособили под себя мужскую моду, так и блестящие молодые люди присвоили себе традиционно женские приемы в одежде: «в наши времена», говорил один из них, «мальчики девочковые». Юноши носили широкие фланелевые штаны в светлых и ярких тонах, которые трепыхались вокруг ног, за что их и прозвали «оксфордскими мешками». Любимые модниками замшевые туфли и пуловеры с высоким воротом также изготавливались в мягкой цветовой гамме; это они первыми надели розовые рубашки. Жилеты отличались яркостью и вычурностью, а вечерние наряды пестрели разнообразными узорами. Они носили симпатичные наручные часы и постоянно проверяли время, изящно взмахивая