Кукла была тихой и скромной, вокруг нее распространялась атмосфера покоя, она никогда не рассказывала о себе и никогда ни на что не жаловалась, поэтому у людей не возникало никаких причин не любить ее. Детей у нее не было. Имелись, правда, дети второго и третьего мужей от их предыдущих браков, но дети эти выросли, жили своей жизнью и особо тесных связей с Куклой не поддерживали.

Хотя сама Кукла никогда в этом бы не призналась, мужья служили ей щитом: в качестве законной жены она имела веское доказательство того, что с ней все в полном порядке. Сама она тоже служила щитом своим мужьям, хотя, услышав такое, поклялась бы, что это не так: быть женатым на такой женщине, как она, было более чем веским доказательством того, что с тобой все в полном порядке. Если бы Кукла захотела, она могла бы выйти замуж еще хоть пятьдесят раз, ее достоинства имели хорошую цену на рынке тех представлений, которые мы передаем о себе другим людям. Она была женой-совершенством, женой-ширмой. Она сама соглашалась на такую свою роль, у нее не было требований, она ничем не привлекала внимания. Она была женственной, но не вызывающей, открытой до определенной границы, любезной, однако не назойливой. И что важнее всего, даже несмотря на свой слишком высокий рост, Кукла выглядела хрупкой и немедленно вызывала в мужчинах рефлекс защитника. Но потом, может быть, из-за этого роста, выше среднего, и того факта, что в защитники она выбирала себе инвалидов, эти отношения быстро менялись, и мужчины начинали воспринимать Куклу как свою защитницу, медсестру, маму, амазонку, суррогатную жену и все, что угодно. Причем в одном флаконе.

Что же касается Куклы, она все это для себя отрегулировала следующим образом: ей выпала судьба, основанная на «черном юморе», и она делала все, чтобы этот «юмор» никогда не выплыл на поверхность. Она похоронила трех мужей и осталась невинной, почти в буквальном смысле этого слова. Себя она мучила, осуждала, воспринимала как «могильщика». Ей казалось, что все, к чему она прикасается, превращается в камень или становится мертвым. Под ее рукой даже цветы на балконе не всходили! Она была уверена, что от ее взгляда сохнут кактусы на подоконнике. Куклу почему-то особенно задевали эти кактусы на подоконнике…

А потом в один прекрасный день возник молодой человек. Он писал докторскую диссертацию о Куклином муже, писателе Бояне Коваче. Его интересовали многие детали, жизнь этого «загадочного» человека будоражила его творческое воображение. Больше всего он хотел знать, а не осталось ли чего-нибудь в творческом наследии «великого писателя»? Его преследовала идея о недосказанности, на которой, по его мнению, базировался весь опус Ковача, тем более что именно об этом, о недосказанности как главном элементе структуры романа, он и писал свою диссертацию. «Ковач — это Мона Лиза хорватской литературы, — утверждал молодой человек, — загадочная улыбка его прозы — вот ключ к прочтению его произведений».

Ковач не оставил после себя ровным счетом ничего — Кукла знала это лучше всех. В последние годы он не писал, прежде всего из-за болезни. Жили они на ее зарплату и его мизерные гонорары за переиздания. Вряд ли он смог бы хоть что-нибудь написать, потому что к его инвалидности со временем добавился диабет, а потом и Альцгеймер… «Неужели возможно, чтобы после него ничего не осталось?» — спросил молодой человек. «Напротив, осталось… и даже немало», — сказала Кукла. «Я могу вам помочь разобрать его архив», — любезно предложил молодой человек. «Материала очень много, в последние годы Ковач из-за артрита не мог писать, он диктовал, а я все вносила в компьютер, — сказала Кукла. — Я была его машинисткой, мы работали по десять часов в день, особенно под конец, потому что Ковач старался успеть закончить… этот роман», — добавила она. «Какой роман?! Могу ли я на него взглянуть?» — «Разумеется, только не сейчас, потребуется время, чтобы привести рукопись в порядок…» — «Можете ли вы сказать хотя бы, как называется роман?» — «О, да, — сказала Кукла, — „Роза пустыни“, это рабочее название». — «„Роза пустыни“, хм, необычное название, женское, больше подходит для дешевого душераздирающего любовного романа, чем для Ковача», — заметил молодой человек.

Вот так Кукла начала писать… Позже ей пришло в голову, что в творческом наследии Ковача можно найти еще много чего, например, короткий любовный роман или необычный роман-эссе: он написал его давно, предугадав события, которые еще только должны были произойти. Да, Кукла понимала, что право Ковача на вторую жизнь в ее руках, что зависит оно только от нее, от Куклы.

Но тогда, когда появился молодой человек, на уме у Куклы было лишь одно: как можно дольше задержать на себе его внимание. И это ей удалось, правда, лишь на некоторое время, но и на том спасибо. Молодой человек был умен, он защитил докторскую, не дожидаясь возможности перелистать последний роман своего любимого писателя, а вскоре получил какой-то грант, отправился в Америку, и там его следы затерялись.

Учитывая то, что жизнь Куклы и без того была похожа на очень плохой фильм, по крайней мере, так думала сама Кукла, можно было надеяться, что такой фильм выдержит еще одну дополнительную деталь: Кукла навсегда запомнила внимание к себе со стороны молодого человека. Внимание молодого человека было подобно росе, капнувшей на розу пустыни, и оно же стало прологом ко второй жизни Куклы.

А мы? Ха!

Пусть истории жизни запутаны и медлительны,

Наша к концу своему несется стремительно.

7

Неправда, что Мевлудин уж совсем не знал английского. Знал он, конечно, знал многие вещи. Поэтому он сказал горько плакавшей прямо перед ним девушке:

— I am sorry, I understand the full extent of your damage[39].

Мевло владел английским языком каналов ВВС и CNN и был в состоянии вполне красноречиво выговорить такие фразы как: «There has been nо let-up in the fight in gin Bosnia. Heavy shelling continued throughout the night»[40]. Знал Мевло и много чего еще: и что такое «реасе negotiations», и что такое «ceasefire», и что такое «the ceasefire appears to be holdings»[41]. А еще он знал, что такое «sporadic gunfire», «progress towards a settlement», «wail of ambulance sirens», «the horror of the early-morning blast»; знал, что значит «a pool of blood», «explosion», «reminders of horror» [42]и много, много других вещей.

Поэтому он сказал девушке: