– Контракт был составлен и проплачен на тебя тоже, – сказал Никита, обращаясь к Севе.

– Без моего согласия? Вы очумели, господа? – Потом подумал. – А я взял и выжил! – Он показал фиги обеими руками, как Буратино, и застыл так на секунду, посмотрев на Мари.

– Ты никакой не Пьеро! – бросилась ему на шею Мари.

– Да здравствует Буратино! – крикнул Мухаммед. – Мы спасены!

– Мухаммед, может, хватит уже водку пить, никто, кроме тебя, ведь не пьет, – одернула его Ханна.

– Какая ты красивая, Ханночка! Мне так было с тобой хорошо, как никогда! – Язык чуть-чуть уже заплетался. – Это большая ответственность быть красивой. Метка.

– Я справляюсь. – Она уселась к нему на ковер. – Держи, выпей-ка чашечку кофе, а то тебя сейчас совсем развезет.

Сева посмотрел на Мухаммеда с Ханной, потом на Олега, стоявшего с Саломеей у клетки с попугаем. Попугай еще этот! Как они все разыграли! Лучше подобрать пары было просто невозможно. Случайность ли это? Или опять Рашид… Да что об этом думать, он ведь жив. Как же хорошо! Столько еще можно сделать!

– Мухаммед, слышь! – позвал Сева.

– Да, Копеечка, я весь твой! – отозвался все-таки не совсем трезвый Мухаммед.

– Я назову его Витькой!

– А если девушка? – спросила Ханна.

– Ну тогда Викторией.

Разве такое могло произойти на берегу? Слушать бы даже не стал. И с Мари точно бы больше не встретился. Во дурак!

Он сорвался, выбежал на палубу и уставился в черное звездное небо. Почему трагедия ставит многое на свои места? Почему нам, идиотам, всегда нужна жертва? И почему жертва чаще всего старается ею быть?

– Ирочка, ты слышишь? Я никогда не поверю в твое самоубийство. Так случилось. Я остался здесь. Прости, если я обижал тебя. А я обижал тебя, я знаю. Я все пойму. Я буду очень любить жизнь. Я буду хорошим. Счастье есть, оно в нас.

И он услышал поющую о любви женщину. Это Ханна запела вечную «Кармен», изменив почему-то своему Верди. Так сильно и с таким чувством, что ни один ангел так никогда не споет ни в каком раю.

Только что светившая своим ровным серебряным светом луна вдруг стала какой-то странной формы, не круглой и не ясной, как будто там, наверху, на ее месте показался другой светящийся символ, более яркий, чем она, переливающийся золотистыми бликами.

– Мари! – крикнул Сева. Он повернулся, чтобы пойти в салон, но вдруг страшный грохот и треск буквально свалили его с ног. Он схватился за поручень, но не стал вставать, раскрыв глаза и почти перестав дышать от удивления, страха и необыкновенности увиденного. Над яхтой поднималась журавлиная стая. Хотя, конечно, не журавлиная, нет, – никакой другой птичьей стаи, летящей в небе, он просто никогда не видел. Огромная белая птица, как «конкорд», на котором один раз летал из Парижа в Америку, взмывала вверх, ритмично взмахивая большими белыми крыльями, словно парусами королевская регата, а за ней тянулись другие. Он опять хотел позвать Мари, но голоса не было. Никакие не птицы, а летящая черепаха, белый пудель, Пьеро с длинными рукавами, Мальвина в широкой юбке… Они улетали за попугаем-лебедем. Туда, к золотистой уже не луне, похожей на… ключик… что ли… «А я жив!» – опять подумал Сева. Он пополз в салон. Навстречу шли Олег и Саломея.

– У Мухаммеда есть гениальная идея насчет завтра, – сказала ему Саломея, не обращая внимания на его растрепанный вид.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Сева.

Тихо, почти незаметно заработал мотор.