Она улыбалась Хасану, играла с детьми, была приветлива как никогда со служанками и с ужасом ожидала возвращения мужа. Впервые за все эти годы – с ужасом! Она не представляла, как будет смотреть ему в лицо. В лицо человека, который оставил ее одну в момент опасности.

В ней одновременно зрело два решения. Первое – высказать мужу все, когда он вернется; потребовать развода – это, конечно, смешно, но… Но хотя бы пускай знает, что она о нем думает!

А второе… Второе решение было более глобальным. Он оставил ее в трудный момент. Он о ней не подумал. Она… она не станет думать о его родине. Она будет делать то, что считает нужным, но таким образом, чтобы он даже не знал, что происходит.

Правда, если Сулейман узнает о том, что она что-то делает за его спиной, ее ждут большие неприятности. В лучшем случае – высылка, как получилось с Махидевран. В худшем…

Но Сулейман не появлялся; ей передали довольно сухое письмо, в котором сообщалось, что муж отправился на охоту, и ни слова о том, когда он вернется.

Ну и ладно. Раз он так – тем легче ей будет выполнить свое решение.

Она велела вызвать Хасана.

Придумывала ему задание, а сама мучительно размышляла: как же поступить?

Расшатать Великую Порту? «Взорвать» ее изнутри? Она почему-то была уверена: если захочет – сможет. Но… испортить будущее страны, которая стала родиной для ее двоих детей и вскоре станет родиной для третьего? Страны, в которой жить ее детям?

Ну уж нет.

«Помирить» Турцию с Россией? В России сейчас правит Василий Третий, отец Ивана Грозного. Это, пожалуй, и все, что она о нем знает. Эх, мама, мама, тебе надо было драть свою дочь и заставлять ее учить историю!

Василий Третий… Он… Ах да, Василий Собиратель. Объединитель русских земель. Он присоединил Псковское княжество, Рязанское и Новгородское.

Она понятия не имела, как эти знания все-таки сумели всплыть. Видимо, то, что мама пыталась вдолбить в голову непутевой дочери, где-то отложилось и вспомнилось в стрессовой ситуации.

– Хасан, я хочу знать, что происходит сейчас в…

Московии? Княжестве Московском? Как страна-то называлась?!

– В Московском княжестве. Я не уверена… Я хочу знать, что произошло на протяжении последних пяти лет. Обязательно разузнайте, присоединил ли князь Василий Новгородское княжество или еще нет. Я хочу получить эти сведения как можно быстрее. Ты понял меня? Как можно быстрее!

Хасан поклонился, глядя на нее с некоторым замешательством. То ли не ожидал подобного приказа, то ли удивлен тем, что султанша в курсе того, что делается за пределами страны.

Да, Хасана она озадачила; только вот что ей это дает?

Помирить Порту с Русью? Каким образом? Разные религии, разные понятия… обо всем. С другой стороны, Порта ведь находит как-то общий язык с Венецианской республикой? Впрочем, у венецианцев религия – выгода, не такие уж они… «пламенные христиане».

Россия хочет расширять свои территории, Порта – тоже, и зачастую оба государства претендуют на одни и те же территории. Северное Причерноморье, Кавказ – сперва Северный, а после и Южный… Проход судов через Босфор…

Думай, Хюррем, думай!

Великая Османская империя со временем утратила свое могущество. Кто-то из историков мотивировал это тем, что женщины «забрали слишком много власти». Может, и так. Впрочем, при сильных мужчинах женщины не могут получить «слишком много власти», пример тому – этот инцидент с янычарским бунтом: Сулейман принял решение самостоятельно, с ней даже не посоветовался. Он хочет получать от нее советы, но только тогда, когда он сам решит, что они ему нужны. И все равно последнее слово остается за ним. Значит, дело не в «султанате женщин», а в том, что в стране были слабые султаны: сильные просто не позволили бы, чтобы вместо них правили жены или матери.

А почему султаны получались слабыми?

Она не помнила. Кажется, кто-то из султанов родился слабоумным, а после его смерти власть получила не его жена, а его мать…

Ладно, историю она не знает, но определенные выводы можно сделать и с ее объемом знаний. Был бы выбор, на троне оказался бы не слабоумный сын, а другой. Конечно, матери, если она жаждет власти, и в самом деле лучше иметь на троне сына-придурка и управлять государством вместо него, но другие претенденты на престол, если таковые имелись, с такой ситуацией вряд ли смирились бы.

А почему у султана был только один наследник?

А вот тебе и решение, славная Хюррем: если твои сыновья, а следом за ними – и их потомки последуют традиции своего славного предка Сулеймана-кануни заводить только одну жену вместо гарема, количество наследников у них заметно уменьшится.

Нет, ерунда, ерунда!

Во-первых, в немусульманских государствах у правителей тоже бывает одна жена… ну, по крайней мере, одновременно.

Во-вторых… Во-вторых, от одной жены тоже может быть больше одного наследника, это потом их количество… уменьшается: такова мусульманская традиция – убирать конкурентов в борьбе за престол.

В-третьих… Вот и все! В-третьих, нужно, чтобы сыновья женились тогда, когда их избранницы полюбят их по-настоящему. И вообще, дело не в этом: сильные мужчины перевелись потому, что у их сильных отцов просто не было времени воспитывать их сильными! Мальчикам нужна мужская рука, тогда они смогут вырасти мужчинами. А тратить время на воспитание мужчины смогут тогда, когда не будут так уж сильно заняты войнами.

Вон, Сулейман – разве у него есть время всерьез заниматься воспитанием Ильяса? Или старшего сына, Мустафы? Да она проводит с Мустафой куда больше времени, чем его родной отец, она, которая мальчику, по сути, является никем! Ну и кто из него, спрашивается, вырастет?

– Мама, ты чего плачешь?

Ильяс разговаривал для своего возраста уже довольно неплохо; она знала это не из восторженных откликов нянек (работа у них такая: султанских детей нахваливать), просто помнила, как в примерно таком же возрасте разговаривал двоюродный племянник и как – соседкина дочка. Не картавил, не шепелявил и вполне четко формулировал все свои мысли.

– Мамочка!

– Ильяс, я хочу серьезно поговорить с тобой.

Странная фраза в разговоре с ребенком, которому еще нет четырех.

– Ильяс, обещай мне, что когда ты вырастешь – женишься на девушке, которую ты будешь любить и которая будет любить тебя.

– Мамочка, – сын был воплощенной рассудительностью и важностью, – когда я вырасту, я женюсь на тебе. Я так тебя люблю!

Расстроенная, она чмокнула сына в рыжеватую макушку и отправила играться.

Вот и поговорили. Все надо делать своевременно, конечно: о таких вещах можно говорить хотя бы с подростком, но никак не с четырехлетним крохой.

А если она не доживет до момента, когда Ильяс станет подростком? Что тогда? Если она умрет при родах? Ведь смертность рожениц здесь достаточно высока…