Не отвечая, Годадхор побежал к задней двери. Промода и ее мать едва поспевали за ним. Годадхор раскрыл дверь, выглянул наружу, но и там увидел полицейского. — Ой! — вскрикнул Годадхор и повернул обратно.

— Что случилось, Годадхорчондро? — спросила мать. Годадхор зарыдал:

— Нет Годадхорчондро! Пропал теперь Годадхорчондро!

— Что случилось? Что случилось? — в один голос спрашивали Промода и мать.

— Те жакажные пишма… — начал было Годадхор, но в это время вошел Шошибхушон.

— Где этот негодник? — грозно спросил он. Годадхор сидел на полу и рыдал. Промода и мать с недоумением глядели друг на друга.

— Что теперь плакать? Каково дело, таков и результат. А я-то думал, это письма от твоего дяди! Ты и сам погиб, и мое имя запятнал! — с гневом заключил Шошибхушон.

От последних слов Шошибхушона Промода и ее мать пришли в бешенство. То, что Годадхор натворил, все было, по их мнению, ерундой. А вот обидные слова Шошибхушона показались им несправедливыми.

— Ты только послушай, — заговорила мать, — не предупреждала ли я: Промода, вы приняли нас, но пройдет время, когда оскорблять начнете! Посмотри, не сбылось ли это? Ты говорила: «Мать, кто посмеет тебя оскорбить в моем доме?!».

— Подумаешь! Ну что особенного случилось? — пренебрежительно сказала Промода. — Неужели нельзя как-нибудь замять это дело?

— Это невозможно! Хотите спасти Году, наденьте на него сари и, если спросят, кто это, скажите, что ваша сестра. А я пойду на улицу, там дарога пришел!

Когда Шошибхушон появился на улице, дарога обратился к нему:

— В вашем доме находится преступник; приведите его, или мы произведем обыск.

— Тхакур, отвечайте за свои слова! Это вам не дом бедняка какого-нибудь. Идите, но вы подумали о том, что будет, если вы не найдете в доме преступника?

Дарога посмотрел на Бидху.

— Преступник здесь, в этом доме! — сказал тот.

С гневом взглянул Шошибхушон на Бидхубхушона, но Бидху не сказал больше ни слова. Все вошли в дом. Годадхора нигде не было.

— Давайте посмотрим на кухне! — предложил Бидхубхушон.

— И то верно! — согласился дарога. Затем он приказал Шошибхушону:

— Мы станем здесь, а члены семьи пусть по одному пройдут мимо нас.

Шошибхушон хотел было возразить, но дарога и слушать его не стал.

Шошибхушону пришлось покориться, и он сказал своим домашним:

— Выходите все по одному!

Сначала показалась Промода, за ней переодетый в сари Годадхор и позади всех мать.

Бидхубхушон указал пальцем на Годадхора. Дарога обратился к Шошибхушону:

— Ну-ка, пусть остановится средняя. Кто она такая?

Не успел Шошибхушон ответить, как мать Промоды сказала:

— Это моя старшая дочь Годадхорчондра. Дарога тут же велел полицейскому задержать переодетого Годадхора.

— Ой, поймали меня, диди! — закричал Годадхор и кинулся обратно в дом. Полицейский побежал за ним, и Годадхора арестовали.

Вскоре над Годадхором состоялся суд, который приговорил его к четырнадцати годам тюремного заключения.

Годадхора наказали, но на душе Бидхубхушона было по-прежнему тягостно. Ему не хотелось больше оставаться в этом доме. Горе, которое он пережил здесь, постоянно бередило его память и причиняло ему невыносимые страдания. Он совсем забыл, что некогда в этом доме знавал счастье.

К тому же заработанные деньги подходили к концу. После долгих размышлений он снова отправился в Калькутту, взяв с собой Шему и Гопала. Там он подыскал для них жилье. Было решено, что Гопал будет готовить для хозяев этого дома и одновременно учиться в школе господина Доффа. Шема стала прислугой в том же доме. «А что же мне делать? — думал Бидхубхушон. — Пойти опять в бродячую труппу? Правда, я буду получать хорошие деньги, но ведь занятие это очень унизительное». Размышляя так, он решил не возвращаться в труппу и отправился с одним сборщиком налогов в округ Дакки.

Нилкомол сопровождал Бидхубхушона до самого дома и остался ночевать у него. На другое утро он встал рано и, не сказав никому ни слова, ушел.

Неподалеку от Рамногора находилась лавка. Нилкомол зашел туда и купил пару дхоти и куртку. Пройдя немного, он переоделся. Вот и осуществилась давнишняя мечта Нилкомола. Теперь он шел и на каждом шагу самодовольно оглядывал себя.

Во второй половине дня он пришел домой. Мать и оба брата, едва заслышав его голос, выбежали ему навстречу. Кришнокомол и Рамкомол не скрывали своей радости. Мать обнимала сына и громко плакала. Нилкомол ушел из дома, рассердившись на братьев, но сейчас, когда он увидел своих близких после четырехлетней разлуки, сердце его смягчилось, и он зарыдал.

Вскоре Нилкомол стал маленьким навабом в доме. Он и есть не садился, если при этом не присутствовало человек десять гостей. Кришнокомол и Рамкомол не решались перечить ему — с братьями, как и со слугами, мало церемонятся.

После еды Нилкомол обычно шел к соседям, пел песни, рассказывал про свою жизнь в труппе бродячих артистов, пересказывал содержание представлений, в которых участвовал. Но счастье никогда не бывает долгим. Вскоре пришел конец и счастливому житью Нилкомола.

Однажды он сидел в доме Гоурохори Гхоша и рассказывал, как всегда, разные истории. Почти вся деревня собралась послушать его. Неожиданно один из пришедших спросил:

— Нилкомол, а в какой костюм тебя наряжали?

Нилкомол при этом вопросе замер и промолчал. Тут еще один задал ему такой же вопрос. Негодование охватило Нилкомола. Но, не подавая виду, он только сказал:

— Ну какие же переодевания могут быть у певцов?!

— Но ты же не всегда был в труппе певцов! — не унимался тот, кто задал Нилкомолу такой каверзный вопрос. — Кем ты одевался, когда участвовал в джатре?

Нилкомол больше не мог скрывать свою ярость.

— Да что вам рассказывать! Хочешь знать, как одевался? Да уж не деревенским простачком.

Заметив, что Нилкомол рассердился, один шутник сказал:

— Нилкомол набивал трубку!

Нилкомол с облегчением рассмеялся. Он подумал, что самое страшное уже миновало.

Но тут же другой человек крикнул:

— Нилкомол наряжался Хануманом!

— Кто тебе это сказал? — едва сдерживая гнев, спросил Нилкомол и тут же вскочил. Но, увидев, что он собирается уходить, несколько человек закричали: «Хануман, Хануман!». Нилкомол в ярости хотел схватить одного из них. Но в тот же момент еще несколько человек стали кричать ему в самое ухо: «Хануман! Хануман!». Нилкомолу так и не удалось проучить ни одного из них. В бешенстве он направился к своему дому. И сразу за ним кинулось человек десять, продолжая кричать: «Хануман! Хануман!» В какую бы сторону Нилкомол ни поворачивал, за ним толпой бежали мальчишки. Их становилось все больше и больше. Наконец, расстроенный и подавленный, Нилкомол добрался до дома. Но мальчишки и тут следовали за ним по пятам, терзая слух Нилкомола ненавистным прозвищем.