– Я у вас получилась лучше, чем на самом деле, – сказала наконец Энни.

Джилли покачала головой:

– Я рисовала то, что было.

– Ну да!

Джилли не стала тратить слов на возражения. Разговорам о самооценке конца не будет.

– Вы этим на жизнь зарабатываете? – спросила Энни.

– В основном. Еще прирабатываю официанткой.

– Все лучше, чем шлюхой, да?

Она вызывающе взглянула на Джилли, ожидая реакции.

Джилли просто пожала плечами.

– Расскажи, – сказала она.

Энни долго молчала, с непонятным выражением разглядывая свой портрет, а потом снова подняла взгляд на Джилли.

– Я про вас слышала, – сказала она, – на улице. Похоже, вас все знают. Говорят… – Голос у нее сорвался.

Джилли улыбнулась:

– Что говорят?

– Ну, всякое. – Она передернула плечами. – Да вы знаете. Что вы тоже когда-то бродяжничали, что вы вроде комитета социальной помощи, состоящего из одного человека, только нотаций не читаете. И что вы… – Она замялась, на мгновение отвела взгляд. – Знаете, колдунья.

Джилли рассмеялась:

– Колдунья?

Это для нее была новость.

Энни махнула рукой в сторону стены напротив окна. К ней был прислонен неровный ряд холстов. Выше, как попало, рама к раме, ради экономии места, были развешаны другие. Незаконченная серия «Городские существа» – реалистичные городские сценки и персонажи, среди которых мелькали странные маленькие пришельцы из страны, никогда не существовавшей. Домовые и эльфы, феи и гоблины.

– Говорят, вы верите, что все это на самом деле есть, – добавила Энни.

– А ты как думаешь?

Взгляд Энни выражал: «отвяжись», но Джилли только улыбнулась.

– Как насчет завтрака? – предложила она, чтобы сменить тему.

– Слушайте, – заговорила Энни, – спасибо вам большое, что приютили меня и накормили, только я не хочу вас обьедать.

– Один завтрак меня не разорит.

Джилли старалась не показать, что видит, как гордость борется в Энни с заботой о малыше.

– Ну, если вам точно не трудно… – запинаясь проговорила она.

– Было бы трудно, я бы не предлагала, – заверила ее Джилли.

Она спрыгнула с подоконника и прошла в отгороженный кухонный утолок. Сама она редко завтракала, но двадцать минут спустя обе сидели за столом, на котором стояли яичница с ветчиной, тосты, кофе для Джилли и травный чай для Энни.

– У тебя на сегодня какие планы? – спросила Джилли, когда они позавтракали.

– А что? – Энни немедленно насторожилась.

– Думала, может, ты согласишься зайти к одной моей подружке.

– Она социальный работник, да?

Таким тоном говорят о тараканах и крысах. Джилли покачала головой:

– Скорее адвокат-консультант. Ее зовут Анжела Марсо. Контора у нее на Грассо. Она работает сама по себе, никаких связей с полицией.

– Я о ней слыхала. Ангел с Грассо-стрит.

– Если не хочешь, не ходи, – сказала Джилли, – но она наверняка будет рада с тобой познакомиться.

– Как же, как же!

Джилли пожала плечами. Но когда она принялась убирать со стола, Энни ее остановила:

– Пожалуйста, позвольте мне.

Джилли подобрала набросок и уселась на подоконник, оставив Энни убирать и мыть посуду. Она как раз добавляла последние штрихи к начатому утром портрету, когда Энни снова уселась на продавленную кровать.

– Та картина на мольберте… – начала она. – Вы сейчас ее рисуете?

Джилли кивнула:

– Совсем не такая, как остальные у вас.

– Я вхожу в группу художников, которые называют себя «Пять поющих койотов», – пояснила Джилли. – Настоящая хозяйка студии – Софи Этуаль, еще одна моя подруга, но мы все время от времени там работаем. Нас пять, все женщины, и мы готовим выставку в «Зеленом Человеке» на тему «преступления против детей». Она откроется через месяц.

– И эта картина тоже там будет? – спросила Энни.

– Да, я для той выставки готовлю три картины.

– А эта как называется?

– «Я больше не умею смеяться».

Энни положила ладонь на свой большой живот.

– Я тоже, – сказала она.

6

«Я больше не умею смеяться», Джилли Копперкорн, масло, аппликация, Студия «Йор-стрит», Нью-форд, 1991 г.

Модель изображена в натуральную величину; она стоит, опираясь на стену городского дома в классической позе проститутки, поджидающей клиента. Она на высоких каблуках, в мини-юбке, в топике и в коротком пиджачке. Сумочка на тонком ремешке свисает с плеча на бедро. Руки в карманах пиджака. Усталое лицо и отсутствующий взгляд наркоманки сводит на нет все попытки выглядеть соблазнительно.

Под ногами у нее настоящий презерватив, гипсом наклеенный на холст.

Модели тринадцать лет.

Мне было десять лет, когда я начала убегать из дому. В то лето, когда мне исполнилось одиннадцать, я сумела добраться до Ньюфорда и несколько месяцев прожила на улице. Я подбирала булочки с помойки за «Макдоналдсом» и другими забегаловками на Уильямсон-стрит – еда как еда. Просто пересохла, потому что ее передержали на витрине.

Те шесть месяцев я целыми ночами бродила по улицам. Боялась спать, когда темно, потому что была еще маленькой и кто знает, что могло со мной случиться. Так я могла хотя бы спрятаться, если увижу что-нибудь страшное. Днем я спала, где удавалось приткнуться: в парках, на задних сиденьях брошенных машин – там, где, мне казалось, меня не поймают. Я старалась содержать себя в чистоте – мылась в туалетах при столовых и на заправке на Йор-стрит – там заправщик меня привечал. В дни получки он угощал меня обедом, который покупал у лоточника за углом.

Примерно в то время я снова начала рисовать и поначалу пыталась загнать свои картинки туристам в гавани, но они были не так уж хороши, да и рисовала я карандашом на простых листках либо даже на линованной тетрадной бумаге – не те произведения искусства, которые хорошо смотрятся в рамочке, если вы понимаете, о чем я говорю. Попрошайничеством и мелким воровством в магазинах удавалось заработать гораздо больше.

Попалась я в конце концов на том, что пыталась вынести магнитофон из «Стереотоваров Крайгера» – это там, где теперь «Цыганские напевы». Крайгер потом переехал к самым Катакомбам. Я всегда казалась младше своего возраста, так что убедить копов, будто я совершеннолетняя, не сумела. По мне, лучше было попасть в тюрьму, чем обратно к родителям, но не вышло. Родители заявили о моей пропаже – бог весть зачем. Уж точно они по мне не скучали.