– И все-таки… мне нечего отдать.

Слова Энни прозвучали тем более мучительно, что в них не было жалости к себе. Энни просто сообщала то, что ей представлялось фактом.

– Рождение ребенка – тоже создание красоты, – сказала Джилли.

– Я даже не знаю, хочу ли я ребенка… Я сама не знаю, чего хочу. Не знаю, кто я такая.

Она обернулась к Джилли. В ее глазах отражались долгие годы боли и растерянности – много больше лет, чем она прожила на свете. «Когда она начала испытывать эту боль? – задумалась Джилли. – Кто причинил ее чудесной малышке, какой она, должно быть, была? Брат, отец, дядя, друг семьи?»

Джилли хотелось обнять девочку, но она слишком хорошо знала, что прикосновение может показаться той посягательством на личное пространство, в котором так отчаянно нуждаются жертвы насилия.

– Мне нужна помощь, – тихо сказала Энни. – Я знаю. Но я не хочу благотворительности.

– Ты не думай, что спонсорская программа Анжелы – благотворительность, – возразила Джилли. – Анжела делает только то, что нам всем всегда нужно делать – заботиться друг о друге.

Энни вздохнула, но не ответила. Джилли не стала нажимать. Они еще долго сидели на ступеньке среди шумного мира Грассо-стрит.

– Что самое трудное? – спросила Энни. – Я имею в виду, когда первый раз уходишь с улицы?

– Поверить, что ты нормальная.

8

«Отчий дом», Изабель Когтей. Деревянная скульптура. Ферма Аджани, остров Рен, 1990 г.

Скульптура три фута высотой, плоский прямоугольный брусок, установленный на торец. С одной стороны из дерева выступают детское лицо, верхняя часть туловища и руки, как будто ребенок выбирается из пеленок.

На лице выражение ужаса.

Энни снова уснула. Отдых ей нужен не меньше, чем регулярное питание и чувство безопасности. Я выбираюсь с плеером на площадку пожарной лестницы и прокручиваю ту запись, которую дала ей сегодня прослушать Анжела. Мне тоже трудно узнать ту девочку, но я знаю – это я.

Забавно, как я говорю об Анжеле, Анжела – обо мне, и обе мы знаем, чего другой не хватает, а себе помочь не можем. Мне нравится видеть своих друзей парами. Нравится, когда они влюбляются друг в друга. Но со мной все иначе.

Только кого я обманываю? И мне того же хочется, но я просто задыхаюсь, когда ко мне приближается мужчина. Не могу пропустить их за последний барьер, не могу даже объяснить им, в чем дело.

Софи считает, что я требую от них инстинктивного понимания. Хочу, чтобы они были любящими и понимающими, но не хочу открываться им. Однако, если я жду, что они будут следовать заповедям, записанным у меня в голове, говорит она, надо хоть впустить их туда.

Я знаю, она права, но ничего не могу с собой поделать.

Какой-то пес пробирается в переулок вдоль стены. Тощий, как борзая, но на самом деле просто бездомная дворняжка. На спине у него кровь, и я понимаю, что кто-то его побил.

Я спускаюсь вниз с мисочкой кошачьей еды, но он не подходит, как бы ласково я его ни манила. Я знаю, он чует еду, но страх в нем сильнее голода. В конце концов я просто оставляю мисочку и лезу назад по пожарной лестнице. Он дожидается, пока я снова устроюсь у себя под окном, и только тогда подходит к еде. Проглатывает все в один присест и отскакивает, словно сделал что-то дурное. Должно быть, я похожа на него, когда встречаюсь с мужчиной, который мне нравится. Мне с ним хорошо, пока он не полюбит меня, не захочет обнять и поцеловать, а тогда я убегаю, словно сделала что-то дурное.

9

Энни проснулась, когда Джилли занялась обедом. Она помогла нарезать овощи для рагу, а потом перебралась за длинный рабочий стол, который тянулся вдоль стены рядом с подрамником Джилли. Она нашла там среди развала бумаг, журналов, набросков и старых кистей каталог выставки «Пяти поющих койотов» и присела с ним у кухонного стола. Пока Джилли заканчивала приготовление обеда, Энни листала брошюрку.

– Вы правда думаете, это что-то изменит? – спросила она, добравшись до конца.

– Смотря по тому, насколько больших перемен ты ждешь, – отозвалась Джилли. – Софи собирается организовать параллельно с выставкой серию лекций и еще пару дискуссионных вечеров в галерее, чтобы посетители выставки получили возможность поговорить с нами о своем восприятии выставки, поделиться чувствами, которые она у них вызвала, может, даже собственными переживаниями, если покажется уместным.

– Да, а как же дети, о которых тут речь? – спросила Энни.

Джилли повернулась к ней от плиты. Энни вовсе не походила на молодую мать в сиянии беременности. Она выглядела просто обиженным и растерянным ребенком с раздутым животом, и атмосфера вокруг нее была насыщена беспокойством, как на работах Ральфа Стедмена.

– На наш взгляд, – сказала Джилли, – если хоть одного ребенка избавят от того ада, через который мы все прошли, выставка была организована не зря.

– Ну да, только ведь на вашу выставку придут те, кто и так все понимает. Вы проповедуете перед обращенными.

– Может, и так. Но будет и освещение в прессе: в газетах наверняка, а то и минутка в новостях. Если удастся до кого-то дотянуться, кому-то открыть глаза, – так это через прессу.

– Да, наверно…

Энни захлопнула брошюру и взглянула на четыре фотографии на обложке.

– А почему нет Софи? – удивилась она.

– Рядом с ней ни одна камера не хочет работать, – объяснила Джилли. – Прямо, – она улыбнулась, – колдовство.

В ответ у Энни дрогнули уголки губ.

– Расскажите мне, знаете, про это… – она глянула на полотна с городскими сказочными существами, – про волшебство. Про всякие чудеса.

Джилли уменьшила огонь под рагу, оставила его тушиться и достала этюдник с набросками к картинам, развешанным по стенам. Городские пейзажи были едва намечены – только грубые контуры, – зато фантастические персонажи прорисованы в мельчайших деталях.

Они вместе листали альбом, и Джилли рассказывала, где делала зарисовку, что видела или, вернее, подглядела и пыталась перенести на бумагу.

– Вы правда видели их… – маленький волшебный народец? – спросила Энни.

В голосе у нее сквозило недоверие, но Джилли чувствовала, как хочется ей поверить.

– Не всех, – сказала Джилли. – Некоторых я просто вообразила, но другие реальны. Например, вот эти. – Она открыла набросок, где над брошенной в Катакомбах машиной кружились призрачные фигурки с прерафаэлитскими личиками над лохмотьями одежек.

– Но это же совсем люди – обычного роста и крылышек за спиной нет?

Джилли пожала плечами:

– Все верно, только это были не люди.

– А их только волшебники видят?