– Спросишь у него, – отвечает спокойно, расправляет грудь, выравнивает спину и, бросив договор в стол, прячет телефон в карман. Оглянувшись на разбитые фигурки, морщится и идет в мою сторону. – Дай пройти, – не смотрит в глаза, смотрит сквозь, будто я стекляшка.

– Пожалуйста, – отступаю на один шаг в сторону, а когда она касается дверной ручки, перехватываю за талию и прижимаю лицом к дереву, заламываю тонкие руки назад, всем весом впечатывая девушку в дверь.

– Пусти… – очень тихо, безнадежно.

– Не могу, – втягиваю носом ее запах. О, да… Как сладко и приятно. По всему телу расползаются горячие колючки только от одного вдоха. Я еще дышу. Еще. Глубже, чтобы запомнить и понять, что с ней не так. – Скажи, чем тебя обработали, что я схожу с ума? Почему ты так влечешь?

– Отпусти, – повторяет еще слабее. Не дергается, не упирается, просто опадает на дверь и плавно сползает, царапаясь щекой. Что-то еще шепчет, но не могу разобрать.

Повернув ее к себе лицом, захватываю волосы на затылке, тяну девушку на себя. Все, не могу. Как голодный зверь, смотрю на ее рот и жажду впиться. Яростно. Чтобы кричала и терзалась от невозможности меня отпустить.

Но...

Нежно касаюсь приоткрытых от испуга губ, и хватает миллисекунды, чтобы сгореть. Воспламениться и превратиться в пепел. Я не контролирую себя, нападаю и вылизываю ее порочный рот, толкаюсь зверски, и она отвечает. Жадно, неистово кусает меня, посасывает и задыхается от эмоций. Стонет, царапает мои плечи, рвет волосы. Отвечает безрассудно и страстно, а потом вдруг, словно в игрушке кончился завод, опадает, запрокинув голову.

– Агата, – подхватываю. – Что с тобой?!

Она без чувств болтается на моих руках, как тряпочка, а я терзаю свои губы от чувства вины и кричу:

– Кто-нибудь! Помогите!

Приседаю вместе с ней на пол, чтобы не ударилась. Девушка совсем холодная, бледная. Ей было плохо, видел же, и добил. Какой молодец! Отомстил. Полегчало? Нет, блять, стало только хуже.

– Вот ублюдок! – влетает в кабинет Егор, бросается к нам. – Что ты сделал?

– Ничего, – огрызаюсь, отталкивая его в грудь, но Агату не выпускаю из объятий, оплетаю ее собой. – Она просто упала.

– Ты конченный придурок, – шипит охранник. – Убери от нее свои руки и не приближайся.

– Забыл тебя спросить, – меня злит, что этот мужлан заявляет на нее права. Она моя! Сейчас только моя. – Врача вызови. Хранитель! Только не этого… не Давида-целителя гребаного!

– Он ее лечащий, – рычит Егор, набирая номер. Взволнованно ходит из угла в угол, и когда на другой линии кто-то отвечает, быстро отчитывается: – Агате стало плохо, приезжай. Быстрее, прошу тебя.

Охранник идет ко мне, я уже перехватил девушку удобней, чтобы отнести в комнату, а он требует:

– Я ее заберу.

– Пошел нафиг! Ты к ней не притронешься. Она моя женщина. В сторону! Если не хочешь, чтобы я тебя послал жестче, лучше уйди.

Егору словно пощечину влепили. Он отступает и выдает в ладонь какой-то мат, стирает спесь с крупного подбородка. Пнув ногой дверь, я несу Агату в свою комнату. Она моя. Никому не позволю прикасаться и смотреть на нее, как на объект обожания. Пошли все прочь.

Пока поднимаюсь по ступенькам, мысли крутятся в голове с бешеной скоростью, обжигая, переворачивая внутренности, ввергая меня в жуткие опасения на счет здоровья мышки.

Лечащий врач? Она была бледная. Вся мокрая. В обморок упала. Что с ней? И холод ползет по спине обжигающей змеей. А если Агата больна? А если смертельно? Что ее толкнуло на эту аферу, если не нужда?

Ранее

– Приведи себя в порядок, – тихий голос проносится над плечом. Я спотыкаюсь, ноги заплетаются, сердце колотится от страха под горлом, а душа сопротивляется тому, что сейчас произойдет.

Не смотрю на мужчину. Мне до трясучки противно и боязно. А когда он приподнимает мой подбородок сильными пальцами, чтобы рассмотреть лицо, я закрываю плотно глаза, и слезы сами ползут по щекам. Откуда они взялись только?

– Иди в душ, – отпускает, и когда я открываю глаза, отворачивается спиной. У него светлые короткие волосы, широкая спина и мощные ноги и бедра. От испуга и шока я почти не понимаю разницы, он седой или блондин, старый или молодой. В комнате легкий полумрак, на стене мягко отсвечивают алые бра. От этого все помещение залито теплыми тонами, и четких линий нет, лишь оттенки и силуэты.

Мужчина двигается уверенно, ступает неслышно. На ходу скидывает пиджак, затем развязывает узел галстука, и он змейкой падает ему под ноги. Под каблуки дорогих туфель.

– У меня нет времени ждать, пока ты настроишься. Пришла сюда, значит, дала согласие. Я жду. Там есть во что переодеться, – поворачивается в профиль, но не смотрит на меня. Видимо, такие «девочки на одну ночь» не стоят, чтобы их запоминали.

Его голос меня пугает. Он низкий, рокочущий, страшный, потому я не жду, что последует еще один приказ.

Ныряю в дверь, что оказывается по левую руку. Путаясь пальцами в одежде, раздеваюсь и ныряю под душ, не сразу замечая, что вода холодная. Меня жутко мотает от переживаний, дышу еле-еле и уговариваю себя, что нужно просто перетерпеть. Я смогу. Закрою глаза и вспомню что-то хорошее. Но что? В моей жизни ничего хорошего нет, и сейчас, в момент крайней напряженности, не могу ничего вспомнить. Только маму. Но от воспоминаний о ней, мне лишь больнее. Ведь она бы осудила меня за такой шаг, отвернулась бы навсегда от непутевой дочери.

Горько, что мой первый раз случится вот так. С мужчиной из высшего света, с богатым толстосумом, который может купить все. Обидно, что не по любви, как я мечтала. Жалко, что хотя бы не по симпатии. Ведь будет больно, а потом я никогда не смогу с себя смыть эту грязь. Навсегда запятнаю душу, превращуюсь в настоящую шалаву, продающую тело.

Проходит несколько долгих минут, прежде чем я выползаю наружу и, дрожа, оглядываюсь в поиске полотенца и халата. На крючке висит и то, и то. Только халат оказывается черным шифоновым пеньюаром, а рядом прицеплено за петельку кружевное белье такого же цвета. Все с бирками от известных брендов. Новое. Мне такое даже в руки брать страшно, но я справляюсь с собой, отрываю этикетки и одеваюсь. Я не ради себя на это иду, ради брата.

Сжав кулаки, выхожу в комнату. Бра, кажется, еще притушили, теперь сидящий напротив, в глубоком кресле, мужчина напоминает крупную тень.

– Стань около стены и отвечай.

Несколько шагов в сторону, лопатки больно врезаются в холодные обои, а меня подкидывает от трепета, по коже скачут бешеные мурашки.

– Имя.

– Агата, – получается ответить хрипло, сдавленно. Хочу поднять руку к шее, чтобы откашляться, но не делаю этого. Мне стыдно. Я хоть и полураздетая, но ощущение, словно меня не просто оголили, а нагнули и рассматривают.