Оба сгинули в кузнечном горне событий.

— Я получил то, что искал… — потрескивал рот ясновидца. — В книгу девчонки была вклеена страница из «Пестрой ленты»… Вот, смотри сам.

Угольная рука протянула мне страничку из Конан Дойля. Края бумаги уже начали тлеть.

Я принимал происходящее без лишних мыслей. Жил только чувствами. Я старался не думать о том, что вижу, не думать о том, почему сгоревший дотла все-таки говорит, почему он так огромен, откуда взялся трон в бассейне на том самом месте, где стоять бы шезлонгу в полосках, почему в левой руке головни, в кулаке пепла, стиснут золотой двузубец… Потом! Потом разберусь!

Я машинально схватил обугленный лист из рук смерти. Это была знакомая гравюра Доре из роковой книжки, где девочка и волк лежали под одним одеялом в постели бабушки.

Бумага тут же вспыхнула, обожгла пальцы, и все же я успел разглядеть — на изнанку листа для прочности была наклеена страница чужого текста.

— Дети порвали рисунок, и Розмарин подклеила картинку… Вместо домика бабушки волк через ранку в бумаге угодил в дом проклятого Ройлотта, который прятал в сейфе гадюку…

Шепот гиганта наполнял мраком и шумом все пространство зимнего сада.

— …га-дю-ку-у… — вторило эхо голосу Эхо.

И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую и птицы; да полетят над землею, по тверди небесной. И стало так.

Черный клочок бумаги упал к моим ногам, корчась в агонии от укусов огня.

Скорбь горячим ключом била из раны в душе:

— Учитель, простите. Я не смог вас защитить…

— Ты ни в чем не виноват, Герман, — потрескивала огнем голова мрака, — текст Писания охраняется дном, кольцом Апокалипсиса… Нельзя приписать к пилатовой надписи на кресте букву «М», если ее у тебя нет. Иесус Назарениус Рекс ИудаеруМ, а у меня ее не было, Герман. Зато она была у девчонки. В слове «вреМя» в той строчке, где она от руки написала: по счастью, в это вреМя проходили мимо домика дровосеки… Я ставил смертельную точку, а текст Евангелия настаивал на спасении… И наступило время, когда гробница стала пуста…

Я ни слова не понимал из того, что он говорил, — потом! Запомни… потом разберусь!

Я продолжал мямлить:

— Учитель, я не сразу узнал девушку и не успел вырвать книгу из рук…

— Не казнись, Герман, — дымился красным заревом рот, — не смерть гоняется за нами по свету, нет. Человек сам преследует ее изо всех сил… Вспомни купца из Дамаска.

И голова тьмы усмехнулась, дохнув жаром из горна черного рта.

— Я должен был остановить ее, — продолжал я казнить себя.

— Не береди раны, Герман. Я умер, а раз так — больше она не нужна Провидению и потеряет его защиту. У Розмарин уйма своих врагов. Поверь, она не уйдет от погони…

Треснувший уголек, слетев с губ головни, докатился по мрамору до моих босых ног и уткнулся горячим носом щенка в пальцы.

Я был в такой прострации, что огонь не обжигал.

— А теперь беги, Герман, беги. Сейчас начнется пожар. Бегом к проходной. Я заранее подписал тебе пропуск… На всякий случай.

И мертвец показал углями глаз на стенной шкафчик, где висел махровый халат генерала.

— Это приказ, лейтенант.

И он поднял над головой руку в прощальном жесте, и с ладони осыпались пальцы.

Огонь умирал в головне.

И увидел Бог, что это хорошо.

— Спасайся и живи… — донеслось с пепелища.

И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле.

И я не заставил себя ждать. Кинулся к шкафчику. Мигом оделся. Вытащил из халата пропуск из пластика. Число! Время! Подпись! Проверил свои документы. Деньги! Бегом! Прощай, генерал… Прощай, учитель. И пустился наутек.

Страх превратил меня в умнейшего зайца. Я не пошел по центральному коридору, где мог сразу напороться на патруль, а метнулся сначала в душевую комнату и, хотя не мог толком видеть своего отражения — напомню, нигде нет никаких зеркал! — вслепую, тщательно вытер сырым полотенцем лицо, предполагая, что изрядно вымазан копотью. Пригладил потные вихры. И через боковой коридорчик вышел наружу. Пока все о’кей… но пошел не к проходной, а в противоположную сторону, к автостоянке, пошел в надежде, что меня подбросит до города кто-нибудь из офицеров охраны, сдавших ночное дежурство. Часы показывали семь утра — самое время смены караула. И точно! На стоянке как раз садился в машину капитан К. Мне повезло вдвойне — однажды я спас ему жизнь. Он был рад оказать мне пустячную услугу.

Только когда мы подкатили к шлагбауму у КПП, со стороны института донеслись первые звуки сирены: тревога!

Дежурный торопливо проверил пропуска на выезд. Все было в порядке.

— Что там стряслось? — удивился мой капитан. — Тревога?

— Наверное, учебная, — я понимал, что вот-вот любой выход из секретной зоны будет блокирован. Для меня — навсегда!

Дежурный медлил выпускать машину и позвонил начальнику караула. Их разговор шел в два раза дольше обычного… Все пропало?.. Я попытался по губам прочесть слова, звучащие за бронированным стеклом проходной. В чем дело? Наконец дежурный повесил телефонную трубку.

— Пожар в центральном корпусе, — сказал он и, козырнув, поднял страшный шлагбаум.

Петляя, машина вырулила на Приморское шоссе, и мы помчались вдоль рассветной Балтики в сторону Петербурга. Сквозь открытое боковое стекло влетал теплый сырой ветер. Неужели я на свободе?

В салоне пахло паленой бумагой; я понял, что этот запах будет преследовать меня всю жизнь.

— Лейтенант, я слышал, шеф тебя приласкал.

Я не отвечал капитану. Моя душа только-только набирала сил, чтобы оплакать маэстро, и я не хотел поддерживать болтовню профана о великом человеке, чей гений смог опрокинуть только Бог — да и то с третьей попытки.

Капитан почувствовал мой настрой и перешел на другую тему, весьма неожиданную.

— Лейтенант, ты хоть помнишь, как я тебя забирал из дурдома?

— Да, конечно. Это было всего два года назад.

— Ну был и денек. Ведь сначала я увел не тебя, а того психопата придурочного, раздолбая позорного, который лежал на кровати у самой двери. Во был чмо!

Я вздрогнул — эти детали мне были неизвестны.

— Этот придурок выдал себя за тебя, да так ловко, что мы разобрались с обманом только на выходе. Хотел сделать ноги.

— У двери… — я пытался припомнить несчастные тени по аду.

— Ну ё-мое! Старикан, который помешался на том, что он древний бог сна Гипнос. Курносов! Павел Курносов.

— А! — соврал радостно я и спросил в свою очередь, как бы в шутку: — А я за кого себя выдавал?