— Ты был абсолютно нормален. Тебя просто избили на ипподроме.

— Где?! Учитель никогда мне не говорил про это.

Так горячим голосом я выдал свой интерес, и капитан К. понял, что затронул запретную тему. И все же… все же по инерции трепа добавил:

— Говорили, ты был классным московским букмекером, угадывал лошадей в забегах. Всегда срывал банк, ну и получил по мозгам от конкурентов. Ведь у жокеев свои интересы. Тебя так отхерачили, что ты себя перестал узнавать в зеркале.

Капитан хохотнул и воровски стрельнул глазами.

Больше я не смог выдавить из него ни слова.

Как только мы выехали на окраину, я под благовидным предлогом остановил машину, и мы попрощались: бывай, лейтенант! Пока, капитан!

Я пересчитал все свои деньги… Не густо! Тормознув такси, примчался на Московский вокзал и взял билет на ближайший поезд в столицу. Он уходил через час. Разумеется, я знал: если будет погоня, то от нее мне ни за что не уйти. Вся надежда была только на пропуск, где генерал предусмотрительно указал — без права возвращения. И эту формулу уже скушал компьютер.

Эхо отпускал ученика на волю: не бойся, Герман, погони не будет. Меня пошатывало от чувства свободы — ночь кошмара закончилась. В полночь я нашел Розмарин в купе европейского поезда, ночью мы атаковали магический щит ее обороны, а уже ранним утром я бежал куда глаза глядят. Одной переправы луны хватило, чтобы разрушить чертог невероятной силы.

И вот я в полном замешательстве стою у блестящей перламутровой стены в платном вокзальном мужском туалете. Что это?.. Стою у рамы с отвесно повисшей водой, которая должна бы хлынуть потоком лужи на пол, но чудом держится и вдобавок сохраняет ровную гладь отражений. Ну и ну! Я трогаю оробелой рукой блестящую поверхность и чувствую холод стекла. Идиот, это же зеркало!.. Стою и пожираю глазами лицо человека, которого когда-то хорошо знал. Я не видел себя в зеркале больше двух лет и с трудом привыкаю к своему чужому лицу: как ты постарел…

Я вижу, что глаза отражения полны слез, и я знаю почему — этот человек потерял всякую надежду узнать когда-нибудь свое собственное прошлое.

И был вечер, и было утро: день пятый.

Я нахожу змеиное гнездо — источник всех моих бед, но в последний момент отказываюсь от мести: я научилась переносить душевную боль

Я уселась на сиденье маленькой лодочки и поправила траурную вуалетку на шляпе. Я не хочу, чтобы чужие глаза видели мои слезы. Через пять минут я впервые увижу могилу своей мамочки. Я обнимаю огромный букет свежих белоснежных бокалов на длинных зеленых ножках. Это каллы. Мне кажется, что цветы утешают меня нежным шепотом: не плачь, глупышка, все живы на небесах.

Смотритель парка и фамильного кладбища в форменной куртке с кантами, в белых нитяных перчатках взял в руки весла и направил нос лодки к близкому островку в обелисках вечнозеленых кипарисов.

Фамильное кладбище фон Хаузеров расположено на островке посреди искусственного озера в имении «Андертон» недалеко от Сен-Рафаэля.

Мой адвокат, метр Нюитте-младший, под черным зонтом остался на берегу. С одной стороны, он не хотел мешать моей скорби, с другой — наблюдал за соблюдением всех формальностей. Добиваться разрешения на мой визит было очень непросто.

Между тем стоял зябкий январь. Погода нахохлилась, как мокрая птица. Но это январь Средиземноморья: капризничает дождь, сырое небо затянуто сеткой, как и мое лицо, оно под вуалью.

Смотритель старается погружать весла без всплеска, и я благодарна такой деликатности.

Дождь добавил в бокалы букета небесной воды, по горсточке за каждую обиду. Мои глаза полны мокрым светом, а вот и причал со статуей плакальщицы. Ее головка склонилась над урной, а рука держит опущенный факел. По тесной дорожке из красного гравия, среди сырых стен кипарисов смотритель провел меня к фамильному склепу. Склеп окружен спящими кустами чайных роз. Им снится этот дождь. Я кусаю губы, чтобы не разрыдаться. Пусть за меня плачут бутоны на терновых ветвях! И они плачут, я вижу, как на розовых веках цветов подрагивают крупные серьги влаги. Весь цветник в ярких слезах.

Смотритель все так же молча, с заученной скорбью открыл связкой ключей вход в печальный павильон с узкими витражами и отступил в глубь дождя. И я опять благодарна — он вымок вместе со мной.

По широким ступеням я робко спускаюсь к могильным плитам. Наконец-то я одна и даю волю слезам. Странно, но внутри склеп словно бы полон солнца — такой эффект придают шафранные витражные стекла. У стены — распятие с мраморным Спасителем. Напротив — четыре могилы: дед, его жена — моя бабушка, их несчастный сын… Крайней плитой — ай, вскрикнула душа — было надгробие моей мамочки. На плите вырезан крест в полукольце из терновника, а ниже — на латыни — ее артистическое имя:

Аннелиз Розмарин

и ниже девиз — ПЭР АСПЭРА АД АСТРА — через тернии к звездам; и больше ничего. Ни дат рождения и смерти, ни настоящего имени.

И еще одна странность — на всех плитах красовались резные медальоны с гербом старинного рода фон Хаузеров: змея, оплетающая ручку овального зеркала, а на могильной плите моей мамочки вместо медальона вмуровано само овальное зеркальце, в котором я увидела свое отражение — красные глаза тлели слезами.

Это мать посмотрела на свою дочь из могилы.

Я опустилась перед распятием… Что это?! У основания креста, в зазоре камня, сквозь земляную ранку пробился лилейный вьюнок и, вырастая, опутал объятиями ноги Христа.

Вьюнок — мой цветок. Да это же я!

И тут я вдруг разгадала главную тайну своей жизни: если есть на свете одержимые дьяволом, те, кто так долго и тщетно искал моей смерти, то есть и другая сторона медали — одержимые богом!

Я — Лиза Розмарин, что значит — одержимая богом.

Но стоп! Я, как всегда, слишком сильно забежала вперед. Никак не научусь рассказывать все по порядку.

Так вот, выбравшись на берег после кошмарного заплыва через границу, я была как в бреду. Меня спас ранний час — в финском домике недалеко от моря все еще спали, и никто не заметил, как русалка ползком забралась в хлев. Никто, кроме коровы и куриц. Я проспала на сеновале целые сутки и проснулась снова под утро. Полоса удач продолжалась — на веревке для белья сушились чьи-то джинсы и майка. Я вылезла из резиновой кожи и переоделась. Воровка! А еще нашла старый рюкзак. А гидрокостюм спрятала на дно деревянного ларя с садовым инструментом. Там подобрала еще один подарок — уютные старые кеды как раз по ноге. Вышла через лесок на шоссе и тормознула первую машину, которая понравилась, — черный «Ситроен». Большой палец вниз, что означает: путешествую автостопом, денег нет. И снова мне повезло — «Ситроен» причалил к обочине. И надо же! Малый за рулем, симпатяга Марти, ехал не куда-нибудь, а катил туда, куда я мечтала попасть, — прямиком в Хельсинки. Ура! Я осторожно выяснила, что выплыла именно туда, куда метила, в окрестности Фредриксхема. Выдала себя за туристку из Европы.