На самом деле Хвастуну было без разницы, что его подчиненные сделают с пленниками. В его планы не входило оставлять в живых ни тех, ни других. Вначале он планировал приказать Свищу и Жакану выдвинуться в деревню, устроить поджог сена, которого в каждом дворе навалом, а когда народ соберется, устроить бесчинства. Когда парни войдут в раж, появится он. Только не станет, как они думают, выпытывать у Никиты Лукича тайну клада и на его глазах мучить сельчан, а попросту убьет Свища и Жакана, выступив в роли спасителя деревни от бандитского произвола. Он был уверен, в этом случае Никита доверится ему. А если его еще запугать страшилками, что парни действовали не одни, то наверняка попросит помощи в своем деле. С появлением у Свища и Жакана московских гастролеров у Хвастуна появлялась возможность стать в глазах старообрядцев вторым после Бога. Нет, он не будет менять плана. Только, убив своих помощников и представив их селянам как бандитов, охотившихся за сокровищами, он потом «найдет» и их главаря с подружкой, которых убьет в «неравной борьбе».

Хвастун до того был восхищен собственным планом, что даже забыл, что говорит по телефону.

– Шеф, чего молчишь? – Голос Жакана вернул в реальный мир.

– Бабу пока не трогайте, – спохватился он. – Потом… как все сделаем. А сейчас хватай Свища и вперед, как договаривались. Чтобы через час полыхало…

* * *

С утра Никита занимался тем, что латал с сыновьями крышу курятника и делал загон для скота. Все было ему в новинку. Совсем по-разному держали скотину здесь и в Америке. Большую роль играли лютые зимы и отсутствие кормов, которые в российской глубинке заготавливали по большей части сами. Поэтому то и дело приходилось идти к Леонтию за советом. В обед притащили генератор. С ним провозился. Электричество в деревне было, благо рядом леспромхоз, но из-за ветхости линии его часто отключали.

Все это время голова Никиты Лукича была занята одним: где этот митрофановский дом искать и что за косяком спрятано?

Вечерело, когда, вернувшись домой, он снова взял икону и вынул клин. Долго рассматривал его. Но ничего нового не нашел. Все та же надпись. От размышлений отвлек донесшийся с улицы шум. Во дворе запричитала Агата. Никита торопливо вернул икону на место, к остальным образам, и бросился прочь.

Оказавшись на улице, сразу почувствовал запах дыма и тревоги.

– Токаревы горят! – кричал кто-то.

– Ведры давай! – орали на другом конце села.

Кричали бабы, ребятишки, мужики.

С перепугу Агата заговорила на английском. Никита ничего не понял, махнул рукой и бросился за ворота. В конце улицы, что была ближе к лесу, вверх столбом поднимался густой дым. Даже здесь был слышен треск огня. Никита устремился вслед за пробежавшим мимо коренастым мужиком с багром в руках.

Он знал: случись такое в Америке, первым делом надо звонить девять один один. До того момента, как приедут спасатели и пожарные, необходимо по возможности помочь находящимся в огне людям. Здесь же все иначе. О какой пожарной команде может идти речь, если они ехали целый день? Тут не только дом, сгорит вся деревня, и угли остыть успеют.

Полыхала на задах копна сена. Дымил забор. Легкий ветерок разносил искры, угрожая подпалить стоявшие по соседству строения.

Никита увидел, как из раскрытых настежь въездных ворот дома напротив выбегают с ведрами бабы. Быстро кланяется своим коромыслом в огороде колодец-журавель. Двое подростков уже волокли мотопомпу. Мимо пронесся на мотороллере с кузовом Леонтий. Накануне Никита уже изучил чудо-технику, которая называлась «Муравей». Ему понравился мотороллер. Сейчас в его кузове стоял генератор.

Когда Никита Лукич добежал до пожарища, вокруг горевшей копны уже образовался хоровод из людей. Кто бросал землю лопатами, кто лил воду, которую носили. Двое мужиков ломали и оттаскивали забор. Наконец затрещал генератор, а вслед за ним мотопомпа. Брошенный на землю шланг надулся змеею и вздрогнул. Его тут же подхватил дед Емельян и направил струю воды в самое пекло. Заклокотала и зашипела копна, изрыгая, словно вулкан, клубы пара.

– Видал?! – подошел и встал рядом Леонтий. – У вас в Америке так умеют?

– Нет, – честно признался Никита Лукич.

– У меня помпа специально для пожаров. – Леонтий кивком головы показал на двор, где тарахтел агрегат. – В каждом дворе пара бочек постоянно с водой полных. Есть емкости и побольше.

– Часто горите? – спросил Никита.

– Нет, – покачал головой Леонтий. – В основном лес полыхает.

– А как быть, если сильный пожар? – осторожно спросил Никита. – Ну вот, например, тайга вокруг огнем занялась.

– Из района прилетит самолет или вертолет. Так было года два назад. Зубковка горела. Так туда парашютисты прыгали…

– Как думаешь, Леонтий Спиридонович, с чего сено загорелось? – спросил подошедший дед Емельян.

– Да Бог его знает, – развел руками Леонтий. – Может, запрело внутри, вот и пожар…

– А я думаю, поджог, – прищурился дед.

– Кому это надо? – удивился Леонтий.

– Я сегодня гостей наших выпроводил. – Дед выдержал паузу, словно давая самим догадаться о связи между ночевавшими у него городскими и пожаром.

– Ну, не томи, говори! – поторопил его, багровея, Леонтий.

– Сам посуди, в полдень они уехали, а под вечер сено загорелось…

– Уж не хочешь ли ты сказать…

Леонтий не успел договорить. Со двора раздался выстрел и женские крики. Заглохла помпа. Стих электрогенератор.

– Это что еще такое?!

Никита проследил за взглядом родственника и увидел незнакомого парня с красными глазами и обрезом в руках. Он прошел через калитку, проделанную в заборе, который отделял двор от огорода. Направив два ствола в толпу людей, парень криво усмехнулся распухшими губами:

– А где тут Никита Берестов?

– …Кто это?

– Чего ему надо? – пронеслось по толпе.

– Все в сборе? – Со двора, держа за волосы Прасковью, жену Антипа, вышел еще один молодчик. Этот был вооружен пистолетом, который приставил к голове несчастной.

– Ну что, так и будем молчать? – рыская по толпе недобрым взглядом, громко крикнул тот, что с обрезом.

– Не тронь жену! – бросился на помощь Прасковье Антип.

Парень выпрямил в направлении его руку с пистолетом и выстрелил. Антип рухнул на вмиг подогнувшуюся ногу, после чего, жалобно промычав что-то нечленораздельное, завалился на бок. Прасковья взвыла нечеловеческим голосом, вырвалась, оставив в руке негодяя клок волос, и бросилась к мужу. Упав перед ним на колени, она зажала ему на бедре ладонью рану и с мольбой в глазах оглянулась на людей.

Заголосили и запричитали бабы. Мужики стояли в смятении, не зная, как поступить.

– Где Берестов?! – повторил свой вопрос прыщавый.