Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скоро сын вернулся – Арик еще не допел про Кинерет – и сказал, что должен сфотографировать их для визы. «Ваши фотки недостаточно большие, сюда вставайте, к стене». – «Стена настраивает на необходимое настроение», – пробормотал Гриша. Стена была белая. Майя сфотографировалась первой. Пошел дождь как из ведра. Прохладнее не стало. Затем сын сфотографировал Гришу на свой мобильник и вернулся к адвокату. Через несколько минут, очень довольный, он вышел наружу, надел пластиковые шлепанцы, снятые, как здесь принято, у входа, и со словами «все в порядке, завтра получим на руки», сел в машину, хлопнул разболтанной дверью, и они уехали обратно.
Приехав обратно в центр, сын обнаружил, что потерял кошелек. Не потерял, а, возможно, забыл у кассира перед окошком или на полу возле. «Много денег было?», – спросил Гриша. Сын выглядел встревоженным, что случалось с ним редко. «Достаточно», – буркнул на ходу этот мальчик (тридцать шесть лет от роду, 190 см рост, жесткая щетина на скулах) мрачно и уехал обратно в город. «Очень неприятно, из-за нас все случается у ребенка», – прокомментировала Майя. «Прекрати, еще ничего неизвестно, все вернут, они честные здесь люди, и нечего стонать все время и посыпать голову пеплом», – Гриша говорил все это, не очень веря своим словам. «Там было тысяч двадцать пять бат, серьезные деньги», – подсчитала Майя, настаивавшая на своем. Гриша отвернулся от нее и осторожным шагом пошел к скамье у реки, посидеть под дождем и послушать шум бешено кипящей от сильного течения воды.
Слева от него был виден склон высоченной горы в зарослях густого леса. У основания горы десяток местных рабочих уже больше недели строили по 10–12 часов в день бетонную стену в метрах пяти от дороги. Стена уходила в землю на глубину в несколько метров и возвышалась над дорогой на три метра минимум. Сын объяснил Грише Кафкану, что стена эта должна оберегать дорогу от оползней, сходящих с горы после сильных ливней. И так как дожди шли здесь и сильные, и постоянные, то необходимость в стене была явной. «А что, только сейчас спохватились?» – поинтересовался Гриша. «Да здесь было пустынно вообще, сейчас вот народ подъехал, и начали строить. Лучше поздно, чем никогда, как ты сам говорил мне, нет?»
Сын пришел со стоянки и присел возле Гриши, который увидел его суровый резкий профиль в сетке дождя отчетливо. Ни слова Гриша у него не спросил. Так они посидели рядом, потом сын сказал ему с гримасой на лице, обозначавшей веселое настроение: «Пошли домой, папа, мне все вернули, с благодарностью и извинениями». – «Я не сомневался ни секунды, мать паниковала, а я был уверен. Все оказалось на месте?» – «Я бы не удивился, если бы там было больше денег, чем я оставлял, но я просто не помню малые цифры и числа, я запоминаю только шестизначные суммы», – сын не хвастал, говорил правду. Он был крутой парен и не слишком уверенный в себе, вот такое странное сочетание. Он дал руку Грише, и тот легко поднялся, опираясь на крепкую поддержку этого собранного веселого человека, который безоговорочно имел сильные гены самого Кафкана со всеми их противоречащими друг другу плюсами и минусами. Здесь уже ничего не поделать, это, как говорится, данность.
Сын и подвез Гришу к кафе, ничего не спрашивая. Дождь уже кончился и выглянуло сиамское солнце, засветившее со всей своей пугающей нежной силой. Гриша, почти как здоровый человек, зашел мимо переполненной стоянки в уже хорошо знакомое место с той самой девушкой из Златоуста, продолжавшей свои, кажется, к сожалению, безнадежные попытки по привлечению Дитриха к своей богатой и многосторонней особе. Были и другие завсегдатаи, которых Гриша смутно помнил, их образы были несколько размыты и трудно различимы. «Эй, брат, да у тебя катаракта, небось», – подумал Гриша Кафкан о себе без удовольствия.
Сай пришла точно в три, как договорились. Она прошла к его столику быстрым шагом, не отвлекаясь на взгляды посетителей. Она по-прежнему выглядела сиамской королевой и скромницей с неизбывными страстями, которые украшали ее лучше бесценных бриллиантов и платиновых колье на безупречной шее. Но вопрос о том, откуда ценности, все равно оставался в силе. Она подняла глаза, приветливо улыбнулась Кафкану и легко села напротив него. Выглядела она очень молодо, лет на двадцать или даже еще моложе. «Вот таким девчонкам я только и нравлюсь, ничего другого не остается, но все без толку», – усмехнулся Кафкан-старший, глядя в ее ясные глаза.
У Сай была фарфорового оттенка кожа, и это делало ее похожей на статуэтку, изображавшую актрису на подмостках. Статуэтка стояла на бамбуковой тумбочке прямо при входе в это заведение, услаждая своим независимым видом и яркой красотой входящих сюда людей.
Опять хозяева включили музыку, опять все то же танго. «Пойдемте танцевать, господин Гриша, под эту музыку мы с вами познакомились, пойдемте», – сказала Сай и потянула его за руку. Она была ко всему и сентиментальна, как многие женщины, состоящие при дворе богатого хозяина. «Волчицы со слезами на глазах», – говорил умный старший друг Гриши в Ленинграде очень много лет назад. Он не был объективен, этот умный и образованный человек, ему катастрофически не везло с женщинами, не будем его судить строго.
– Это не для меня уже, я пожилой толстый семит, давайте просто посидим, Сай, чего уж, – женщина явно огорчилась, она явно все представляла себе иначе. Что все, кстати?
Кафкан, будучи человеком совсем не наивным, иногда даже местами умным и прозорливым, отлично понимал, что этот Олег Анатольевич весьма опасен. С бывшими и настоящими чекистами, а этот самый Олег Анатольевич, по мнению Гриши, был и бывшим, и настоящим работником мощной организации щита и меча, он явно занимал значительный пост в этом таинственном и хорошо организованном опасном лабиринте. Стоило только взглянуть на Толю и Колю и разгадать этот не самый сложный ребус. И все равно Олег сумел удивить Кафкана, который ожидал чего угодно всегда, но не послания такого содержания от него по электронной почте.
