Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хозяин, которого звали Михаил, безошибочно находил именно ту книгу, которую разыскивал покупатель. Людей было полно, все были с книгами в руках, запах был типографский, свежая краска, новые книги, восхищенные взгляды людей, не веривших своим глазам. Осень семьдесят третьего года, можно понять людей.
«Вот, сегодня получили, погляди, Гриша», – сказал он Кафкану по-простецки и протянул ему книгу в мягком переплете. Это был третий том Мандельштама, вышедший в нью-йоркском издательстве. Всего томов должно было быть четыре. Гриша раскрыл книгу и перелистал страницы. «Сколько стоит?» – спросил он озабоченно. «Сто двадцать пять лир», – ответил Михаил, отвернувшись к какой-то немолодой даме с прямыми волосами и накрашенными губами и щеками. Дама просила «Гамлета» на иврите: «Я уверена, что у вас, конечно, этого нет». – «Конечно, есть, у нас все есть», – отозвался Михаил.
Гриша в это время пошевелил губами, подсчитывая убытки, он еще хотел купить подарки отцу и матери, потом сигарет, бутылку коньячного напитка и чего-то еще, что исчезло напрочь из памяти. Твердым голосом он сказал: «Беру». Михаил одобрительно кивнул ему: «У вас от меня личная скидка, как у нового репатрианта, десять процентов». – «Я еще хотел Жаботинского повести, есть у вас, Миша?» – поинтересовался Кафкан. «У нас все есть, вот, берите, спрос не шибко какой, но это не распродажа, двадцать лир», – и он протянул Грише еще одну книгу в мягком переплете. Накрашенная дама осуждающе покачала головой и отвернулась в знак протеста. Что-то ее не устраивало в Гришиной покупке, но она не сказала, что, а сам Гриша не спросил ее. Он с такими надменными женщинами не разговаривал, боялся и испытывал неприязнь, если честно. «Хочу подарить вам одну книгу замечательного, недооцененного здесь писателя, звать его Юлий Марголин, он умер в прошлом году. Судьба невероятная, книга сокрушительная, не покупают, вот, берите, Гриша, он первый все сказал, опередил время», – он протянул Кафкану книгу в мягком, конечно, переплете. «Путешествие в страну зэка» называлась она. «Спасибо большое, я хочу купить ее, тем более, деньги у меня есть», – сказал он Михаилу. «Нет, не обсуждаем, это мой подарок вам».
С книгами в пакете Гриша вышел на улицу Шамай и посмотрел вниз в сторону площади Сион. Там гудела стройка, огороженная сплошным забором из серой жести. Стучали отбойные молотки, двигалась в небе стрела подъемного крана, там строили что-то высотное и железное. Иерусалим, застроенный вне стены, в основном, в 19 веке, сопротивлялся этому современному строительству вяло. Солнце медленно теряло силу, но было безжалостно по-прежнему, как будто еще продолжался полдень в Иерусалиме. Гриша Кафкан был доволен покупками, жизнью. Его состояние можно было обозначить словом счастье. «В следующем месяце получишь полную зарплату, запомни это», – сказала ему дама, выдавшая заработанные им деньги по скудным часам.
По улице Гистадрут он дошел до Кинг Джордж. На тротуаре возле ларька гослотереи стояла афишная тумба, с тем же аляповатым и цветным объявлением о фильме «Последнее танго в Париже». «Надо обязательно сходить», – подумал легко внушаемый Гриша. Билет в кино стоил четыре с половиной лиры. Роскошь, если честно, для новоприбывшего, но теперь Гриша был полноправным трудящимся гражданином, теперь-то чего. И думать нечего, теперь все.
Он пересек Кинг Джордж в запрещенном месте, лавируя между автобусами. На углу Агриппас он протиснулся в переполненную забегаловку без вывески и с двумя распахнутыми выходами. Там в пылающем углу крутился мясной вертел, стоявший на попа. Утомленная женщина в цветастом платье нарезала ему мяса движениями длинного острейшего блистающего ножа сверху вниз. Насыпала мяса в питу, добавила салата и соленого огурца и протянула Грише: «на, ешь, только не подавись».
И Гриша съел, ликуя, эту шаварму, показавшуюся ему пищей элитной и такой, про которую в Ленинграде-городе говорили достойные и бедные люди: «Я этого блюда недостоин». Потом он загулял, умеренно и с оговорками, встретив товарища по ульпану, где уже третий месяц с перерывами изучал иврит. Ульпан был в Народном доме на Бецалель прямо напротив рынка. Там судили и безоговорочно приговорили к повешению фашиста Эйхмана, и по делу уничтожили гада, так ему и надо. Но это было уже давно, до Гришиного приезда. Они обсудили с товарищем, стоя у входа на рынок возле фалафельной нервных непохожих ни на кого братьев, должна ли учительница Тирца сидеть на двух или на трех стульях со своими чреслами богини плодородия, и сошлись на том, что на трех. После этого они расстались.
Пьяненький и довольный, не глядя на девушек, все они были в цвету, соку и во всей сексуальной столичной привлекательности, Гриша смирно сел на углу сырой улицы Штраус и Навиим возле магазина «Ножи и ножницы» в переполненный автобус четвертого маршрута и покатил домой через площадь Субботы, через Бухарский квартал и через Шмуэль Анави, отложив подарки родителям на завтра. Это было правильное решение.
Рядом с магазином, в котором продавались ножи и ножницы, была парадная со стороны Навиим и в ней на шестом этаже без лифта за двойной железной дверью была контора процентщиков, которые давали в долг под жуткие проценты, жестко, безжалостно взымали долги, ездили на мерседесах и выглядели пугливыми козами. Но это так, к слову, припомнилось. Не вспомнить их имена никак, они выпали напрочь из памяти, но вот крови они испортили людям очень много. Возник из ниоткуда образ высокого пожилого человека с лиловыми губами и вкрадчивыми повадками, который говорил, глядя в глаза Кафкану: «Да вы не волнуйтесь так из-за просроченного долга вашего товарища, надо просто заплатить процент за отказ от вашей подписи, все совсем просто, господин хороший». Имя должника, которому он подписал заем, память тоже не предоставила. Они все остались безымянными, эти люди. Какой-то, кажется, запутавшийся сутуловатый коллега по работе. Или это была она, совершенно не помню… Дома уставший Гриша обнаружил, что в автобусе у него украли остаток денег, сколько там их было, он тоже не помнил. Вообще, плохой знак, все эти провалы памяти. «Пить надо меньше, а как?». Если честно, он и не пил уж так много, как все,
