– Ты ему сказала, кто я?

– Конечно, нет, – ответила она, наклоняясь и ставя миску на пол. – Но он и сам может узнать. Начнет писать о твоей матери и наткнется. Стюарт или Норман могут в разговоре с ним сказать, что я общаюсь с ее сыном. Лучше бы ты сам ему сказал об этом. Ведь вовсе необязательно, что он догадается про фонд. – Она погладила кошкину голову. Та лакала воду. – А если и да, то не вижу причин для тревоги. Узнает – тем лучше.

– Спустись ко мне. Обсудим. Вайда вернулась. Сделала операцию. Лиза, похоже, собирает посиделки.

– Пит, дорогой, – сказала она. Закрыла кран. – Я не смогу сегодня смотреть наше кино. Столько работы накопилось – читать, читать и читать...

– Не сердишься на меня?

– Нет-нет, – сказала она, сбрасывая туфли. – Правда, милый. Сама не люблю душераздирающие сцены. День был трудный. Производственное совещание, и я там выглядела не так, как хотелось бы. Увидимся позже. Ты как?

– Спрашиваешь! Люблю, тебя, лапа.

– И я тебя люблю, – сказала она. – У тебя там есть еда?

– Полно. Ну хорошо, позже, так позже.

Сказали, что целуют друг друга. Положили трубки.

* * *

Она сидела, смотрела на текст, а сама думала, не сочинил ли он очередную ложь. Мастер на этот счет, конечно. Все так правдоподобно, без запинки...

Ну а если его отношения с Наоми Сингер вовсе не "пустое", если было что-то между ними? Приглашал ли он и ее в 13Б? Попалась ли и она на этот крючок? Крючок... Именно это слово. Зацепилась ли глазом за кусочек жизни, на которую взирает Господь...

Вот, например, сейчас... Видит ли он, что она сидит и тупо смотрит в рукопись? Интересно, конечно! Работает ли она или погружена в свои мысли? А он щелкает, должно быть, переключателями, нажимает кнопки. Она, конечно, на "1" и на "2"?

Перевернула страницу.

Вот так и становятся параноиками...

А эти – как их? – фантастические видаки – "Такай" – "Сакай" – "Банзай"... Скоро будет заглядывать через ее плечо в рукопись. Неудивительно, что Хьюберт Шир собирался отправиться в Японию...

Подумала о том, что сказала ему, мол, не любит душераздирающие сцены...

А сама что читает? Очередное убийство... Ребята, вы совсем чокнулись! Передышку какую-нибудь все же дали бы читателям...

Прочитала дюжину страниц. На бланке "Диадемы" синим карандашом написала: "Не для нас". Отложила рукопись в сторону.

Почувствовала непреодолимое желание взглянуть на люстру. Помассировала вместо этого шею, взяла другую рукопись.

Семейный конфликт... Не такой бурный, как у Гофманов или Маклиффов, но вполне вероятно, что и такое бывает. Хорошо написано, интересно... Зазвонил телефон.

Посмотрела на аппарат. Взяла трубку после второго звонка.

– Алло, – сказала она.

– Хочешь сказать, что сама собственной персоной? Нет, правда? Это не автоответчик? Видит Бог, не могу поверить...

– Здравствуй, Рокси! – сказала она. – Сама слушаю тебя, своими собственными ушами.

– Могу представить! Ну как там твой Голубоглазый?

– Превосходно! – сказала она. Подумала: слушает, наверное...

– Догадайся, у кого будет выставка в галерее на Грин-стрит в апреле?

– Господи, Рокси! Потрясающе! Поздравляю. Ну, рассказывай.

Рокси так и сделала. И все подряд – о том, что матушка Флетчера стукнулась на машине, о планах на Рождество, о фильме, который видели.

– А ты как? – спросила, наконец.

– Превосходно! – сказала Кэй. – Ужасно отстаю с работой...

– Ну расскажи что-нибудь. Ах, да ладно. Ну пока. В воскресенье идем кататься на коньках, не хотите с нами?

– Спрошу Пита, потом позвоню. Пока. Флетчеру привет. – Положила трубку.

Села читать. Массировала шею. Приняла душ.

За стеклом, запотевшим, увидела тень. Открылась дверь и вошел он, совершенно нагой. Улыбнулся.

– Сюрприз, – сказал он. Встал под душ вместе с ней, обнял. – Господи, как только терпишь? Кипяток... У-у-у, сварюсь сейчас... – говорил, пританцовывая.

Она задержала дыхание.

– Не сходи с ума! Душ принимаю я...

– Прости, – он прижался к ней, поцеловал в щеку. – Чуточку подглядывал за тобой. Увидал, что пошла в душ, подумал: "Чего смотрю, чего сижу, могу ведь пойти к ней". Не мог сдержать себя.

Она сказала:

– Я так и знала, что следишь за мной.

– Я знаю, что ты знаешь, что я знаю... – заметил он. Улыбнулся. – Лапа, не было ничего серьезного.

Она отвела взгляд, отвернулась. Он повернул ее голову, лицом к себе.

– Не вру, лапа! – сказал он. – Правда. Пару раз выходил с ней и все. Если было бы что серьезное, я бы сказал. Не имею права сердиться на твои вопросы. Врал я тебе прилично, конечно. Правду говорю, клянусь. – Он поцеловал ее, прижал к себе.

Стояли так и ласкали друг друга под душем.

Подумать только! Не знала, что у него есть ключ от квартиры, а могла бы догадаться. Когда жильцы меняют замки, у Дмитрия всегда на хранении дубликат. Так что ему ничто не мешает войти в любое время.

Первое, что она сделала в понедельник, позвонила в отдел публикаций. Тамико была на месте.

– Здравствуй, дорогая! Нужна твоя помощь, – сказала она. – Не сможешь сделать для меня подборку об этих смертях в моем доме? Последняя – в конце октября. Хьюберт Шир...

– У нас есть данные. Сама знаешь, что подписываемся на клипы из прессы. Ты проверяла?

– Не думала об этом, – сказала она. – Не пользуюсь даже.

– 1300, Мэдисон-авеню. Так?

– Да.

– Подберу. Если ничего не обнаружу, позвоню в "Таймс". Мне это нетрудно. Ни то, ни другое.

– Спасибо, большое спасибо, – сказала она.

– Кстати, кое-что слышала про тебя и Прекрасного принца. Это правда?

– Мы друзья, – ответила она.

Когда назначенный на 10.30 ушел, Сара принесла конверт – 9 х 12 – с подборкой, поступившей из отдела публикаций.

Распечатки сложены на манер "аккордеона". Сантиметра полтора толщиной...

Она, не особо вчитываясь, пробежала текст о выступлениях общественности против решения Барри Бека построить двадцатиодноэтажный дом под номером 1300, по Мэдисон-авеню. Тут было все – и "Сивитас", и соседи с Карнеги-Хилла, и массовые собрания в церкви. Словом, борьба, длившаяся три года, составила половину от толщины тетрадочки.

Она внимательно прочитала все, что касалось смерти, последовавшей от отравления наркотиком. Уильям Г. Веббер, эксперт по безопасности, 27 лет, проживал в доме N 1300 по Мэдисон-авеню.