– Не бойтесь, мисс Камберуэлл, – раздался рядом тихий голос. Вики вздрогнула. – Он далеко, до него несколько миль. – Она оглянулась. Это был Грегориус, закутанный в одеяла. Он успокаивающе смотрел на нее.

– Господи, Грег, что это такое?!

– Лев, мисс Камберуэлл, – объяснил Грегориус, очевидно, удивленный тем, что она не опознала этот всем известный звук.

– Лев?! Так это лев так ревет? – Она совершенно не ожидала, что это будет настолько страшно.

– У нас в народе говорят, что даже храброго человека лев может напугать три раза. И в первый раз – когда он слышит такой рев.

– Охотно верю, – прошептала она. – Точно, верю. – Она собрала свои одеяла и передвинулась туда, где спали Джейк и Гарет, ничем не потревоженные. Она осторожно и аккуратно устроилась между ними, и ей стало несколько легче: у льва теперь был более широкий выбор. Но больше она так и не заснула.

Граф Альдо Белли удалился к себе в палатку с искренним и твердым намерением настоять утром, чтобы в тот же день добраться до Колодцев Чалди. Мольбы генерала наконец тронули его сердце. Ничто теперь его не остановит, решил он, укладываясь спать.

Проснулся он рано, еще в темноте, в часы «собачьей вахты», и обнаружил, что выпитое накануне за ужином кьянти оказывает сильнейшее внутреннее давление. Если человек более незначительный в подобных обстоятельствах попросту выскочил бы из постели и тут же разрешил данную проблему, то граф осуществлял подобные задачи в более приличествующей ему манере.

Он откинулся на спину, оперся на подушку и издал один-единственный громкий вопль, и ночное спокойствие было тут же нарушено бешеной деятельностью, а через пару минут Джино уже ввалился в палатку с сигнальным фонарем, наспех набросив на себя халат из верблюжьей шерсти, взъерошенный и с заспанными глазами. За ним следовал личный камердинер графа и его ординарец, все в одинаковом состоянии внезапно разбуженных и недоумевающих людей.

Граф объявил о своей нужде, и преданные слуги заботливо столпились возле его походной койки. Джино помог ему встать с постели, словно он был инвалидом, камердинер подал стеганый халат из роскошного синего китайского шелка, расшитого яростно оскалившимися красными драконами, затем присел и обул ноги графа в тапочки из телячьей кожи, тогда как ординарец поспешно разбудил толчками личную охрану графа и выстроил их всех перед палаткой.

Граф выступил из палатки, и процессия, вооруженная и с хорошим освещением, проследовала к походному сортиру, вырытому исключительно для личных нужд графа. Джино вошел первым и обследовал маленькое, крытое тростником сооружение на предмет наличия змей, скорпионов и разбойников. И только когда он вышел и объявил, что внутри вполне безопасно, граф позволил себе туда войти. Эскорт стоял снаружи по стойке «смирно» и уважительно прислушивался к звукам, доносившимся изнутри, пока их вдруг не прервал душераздирающий, всесокрушающий и сотрясающий землю рев льва-самца.

Граф пулей вылетел из сортира, его лицо побледнело и заблестело от пота в свете фонаря.

– Матерь Божья, что это такое?! – возопил он. – Во имя всех святых, что это?!

Никто не мог ему ответить, а если сказать по правде, никто вообще не проявил никакого желания отвечать, и графу пришлось быстренько догонять свой вооруженный эскорт, который длинными прыжками мчался обратно к лагерю.

Оказавшись в безопасности, в своей ярко освещенной палатке, и окруженный стремительно собравшимися офицерами, граф немного успокоился, а его пульс перестал частить, и тогда один из офицеров предложил послать за кем-нибудь из проводников из числа туземцев-эритрейцев и расспросить его об источнике этих страшных ночных звуков, повергших весь батальон в состояние ужаса и оцепенения.

– Лев? – переспросил граф, затем повторил еще раз: – Лев? – Бессмысленный страх испарился, потому что к этому моменту на востоке уже появились первые проблески зари, и грудь графа начала взволнованно вздыматься, возбуждаемая охотничьими инстинктами.

– Как мне представляется, граф, эти звери, вероятно, терзают тела антилоп, которые вы оставили валяться в пустыне, – сообщил ему переводчик. – Их привлек запах крови.

– Джино! – рявкнул граф. – Неси сюда «манлихер» и скажи шоферу, чтобы немедленно подогнал «роллс-ройс» к палатке!

– Полковник, – вмешался майор Луиджи Кастелани, – батальон по вашему приказанию готов выступить на заре.

– Приказ отменен! – резко бросил полковник. Он уже представлял себе великолепный трофей – шкуру льва, расстеленную на полу перед письменным столом в стиле Людовика XIV в библиотеке его замка. Он прикажет изготовить ее с раскрытой пастью, демонстрирующей огромные белые клыки, и яростно выпученными желтыми стеклянными глазами. Картина этой разверстой пасти и клыков внезапно напомнила ему о недавней смертельно опасной схватке с сернобыком, что оказало на графа значительное воздействие.

– Майор, – приказал он, – мне нужно сопровождение из двадцати человек и грузовик для их перевозки, все в полной боевой готовности, с сотней патронов боезапаса у каждого. – Граф отнюдь не собирался рисковать.

Лев оказался взрослым самцом шести лет от роду и, подобно большей части местной разновидности рода, был крупнее лесных львов – более трех футов в холке и весом больше четырехсот фунтов. Солнечный свет подчеркивал красновато-охровый оттенок его шкуры и превращал гриву в золотистый ореол. Густая и длинная, она обрамляла всю его широкую, чуть приплюснутую морду и уходила далеко назад, за плечи, низко свисая под грудью и животом, так что почти волочилась по земле.

Он тяжело двигался, низко опустив голову и грузно переваливаясь с боку на бок при каждом шаге. Дыхание вырывалось из пасти с низким хрипом, похожее на взрыв, и зверь время от времени останавливался, мотал головой и щелкал зубами, отгоняя синеватое облачко назойливых мух, что вились над раной у него в боку. Потом вылизывал эту маленькую темную дырочку, из которой непрерывно сочилась бледно-розовая, словно водянистая, кровь. Длинный розовый язык то и дело мелькал, высовываясь из пасти и убираясь назад, и с резким шуршащим звуком лизал шкуру. От этого постоянного вылизывания волосы вокруг раны повылазили, и она приобрела вид бледного выбритого пятнышка.

Пуля из 9,3-миллиметрового «манлихера» поразила его в тот момент, когда он уже повернулся, чтобы бежать прочь. Она вошла в него под углом, в паре дюймов позади последнего ребра, с силой девяти тонн, опрокинув зверя на землю, отчего вокруг поднялось целое облако бледной пыли. Пуля в медной рубашке, но с мягким свинцовым кончиком при попадании раскрылась как грибок и разворотила льву все внутренности, разорвала кишки и перерезала четыре крупные брюшные вены. Она прошла достаточно близко от почек, чтобы нанести обеим сильные повреждения, так что теперь, когда лев останавливался, выгибал спину и приседал, чтобы выпустить струйку окрашенной кровью мочи, он издавал громкие стоны, напоминающие рокот барабанов при публичной казни. В конце своего смертельного пути пуля вонзилась в перемычку тазового пояса и застряла там, уткнувшись в кость.