– Не оставлю. Странное дело, Мег, когда девушка находит жениха, она желает того же всем своим близким, как бы ни были они серьезны и образованы, я желаю им тоже найти женихов.

Айли принялась танцевать с воображаемым партнером, запрокинув голову и улыбаясь ему в лицо.

– Мег, это новейший придворный танец. Меня обучил ему Джайлс. О, как мне хочется бывать при дворе, танцевать в больших залах под музыку королевских музыкантов! У меня будут роскошные платья, Мег, драгоценные камни… я стану самой счастливой в мире… и все потому, что отец заслужил уважение короля, иначе, Мег, вряд ли отец Джайлса так легко согласился бы на наш брак.

– Айли, ты думаешь только о себе. Может, отец предпочел бы жить дома.

– Как он мог это предпочесть? Джайлс говорит, король так же привязан к нему, как к мастеру Вулси… а то и больше… потому что кардинал всеми силами старается угодить королю, а отец добивается этого без усилий; кардиналу приходится быть льстецом, а отцу просто самим собой. Нет, Мег, мы возвышаемся. Все больше и больше. Отец добьется еще почестей, и многие будут готовы – нет, будут стремиться обвенчаться с его дочерьми. Но кое-кто из его дочерей, могу поклясться, не желает смотреть дальше своего дома.

Айли хитро поглядела на Маргарет, и та сказала: – Хватит. По-моему, на этой неделе твоя очередь быть домохозяйкой, и не пора ли приступать к своим обязанностям?

– Леди Мор не будет строга к будущей леди Эллингтон. Так что не волнуйся, дорогая Мег. Уилл Ропер, конечно, приятный человек, но сейчас наши дела идут в гору, так что не спеши.

– Не понимаю.

– Что? Ты поглупела? Ты… умнейшая из дочерей своего отца! Послушай, Маргарет: если ты не поглядываешь на Уилла Ропера, то он поглядывает на тебя.

Маргарет собрала книги и поставила на полку; щеки ее горели.

– Ты ошибаешься, Айли, – сказала она, – полагая, что все разделяют твое желание выйти замуж.

Айли рассмеялась и продолжала смеяться, когда исполненная достоинства Маргарет вышла из комнаты.

* * *

Теперь она поневоле постоянно думала об Уилле Ропере. За столом, поднимая глаза, Мег постоянно видела его взгляд. Сидя за книгами, то и дело вспоминала о нем.

Это выводило ее из душевного равновесия.

Потом Мег заметила перемену в Уилле. Нередко, поднимая глаза, она обнаруживала, что он глядит в пространство, а если встречала его взгляд, он вздрагивал и улыбался; и Маргарет понимала, что мысли его заняты далекими от нее делами.

Уилл много времени проводил в одиночестве и, казалось, был очень этим доволен.

«Он передумал, – говорила себе Маргарет. – Он не хочет жениться на мне. Может ли быть, что его воображением завладела другая?»

И удивлялась собственным чувствам. Почему она, не желая выходить замуж за Уилла, не хочет, чтобы он женился на другой? Стала думать, каким окажется дом без него. Отца часто не бывало; что, если не будет и Ропера?

Отец и Уилл! Она стала думать о них нераздельно. И осознала, как всегда бывает довольна, когда отец говорит об Уилле.

Однажды, когда Маргарет сидела одна в классной комнате, вошел Уилл. Под мышкой он держал книгу. Мег сперва подумала, что у него учебник юриспруденции, потом узнала в книге Новый Завет, исправленный Эразмом.

– Маргарет, как хорошо, что ты одна, – сказал Уилл. – Я хочу поговорить с тобой. Нет, не волнуйся… не о браке. Меня волнует другая проблема.

– Расскажи, пожалуйста, какая. Я заметила, в последнее время тебя что-то беспокоит.

– Не знаю, Маргарет, как ты воспримешь эту новость. Я читал Новый Завет и раздумывал над прочитанным.

Прочел еще «Вавилонское пленение Церкви» и пришел к такому выводу: нет истины, кроме той, что идет из Германии.

– Уилл!

– Понимаю, ты встревожена. И теперь возненавидишь меня. Твой отец твердо выразил свои взгляды… и они наверняка не расходятся с твоими. Я должен тебе все сказать. Я не верю, что Мартин Лютер – дурной человек. На мой взгляд, он честный и богобоязненный. По-моему, он ищет для всего мира лучший образ жизни и единственный вышел на истинный путь.

Маргарет уставилась на Уилла: глаза его сверкали, щеки раскраснелись, он совсем не походил на тихого студента-юриста, знакомого ей вот уже три года. Выглядел он решительно и благородно.

«Он знает, – подумала девушка, – что за такое признание его прогонят из этого дома, и все же признается. Знает, что отец отвернется от него, и все же признается. Знает, что отец является одной из ярчайших звезд при дворе, знает, что еретиков в этой стране карают. Однако приходит ко мне и говорит, что станет лютеранином».

«Уилл, – думала она, – глупец ты… глупец!»

Маргарет была тронута его смелостью, хотя из верности отцу считала, что он заблуждается.

Она стала повторять отцовские доводы, чтобы собственные мысли не увели ее невесть куда.

– Этот человек хочет расколоть Церковь.

– А как же Эразм? И твой отец в те дни, когда они писали «Похвальное слово Глупости» и «Утопию»?

– Они, – ответила Маргарет, – обличали некоторые пороки Церкви. Хотели их исправить. Лютер же отрицает Папу и всю Церковь. На ее месте он хочет основать другую.

– Но, Мег, если эта Церковь истинная… разве плохо основать ее на месте ложной?

– Значит, ты хочешь отвергнуть веру отцов?

– Я хочу более простого способа поклоняться Богу. Хочу внимательнее изучить Священное писание. Я не желаю говорить: «Так считали мои отцы, следовательно, так должен считать и я». Мег, я много думал о Мартине Лютере. Ты не станешь отрицать, что он великий человек? Подумай – сын бедных родителей, в раннем возрасте оставшийся сиротой, он побирался и учился… постоянно учился. Мег, он напоминает мне твоего отца, потому что тоже изучал право и тоже жил в монастыре. Живя там, обнаружил много дурного и решил бороться с этим изо всех сил. Подумай, Маргарет. Индульгенции, против которых он восстает, – разве они хороши? Я спрашиваю тебя: могут ли люди покупать за деньги прощение на Небесах? Представь его в тот октябрьский день в Виттенберге смело идущим к церковной двери и прибивающим свои тезисы. Он сознавал грозящую ему опасность. Сознавал, что против него весь католический мир. Но не боялся, Мег, так как знал, что дело его правое. Он великий человек, гениальный, он хороший человек, и я буду следовать его учению.

Маргарет глубоко тронули слова Уилла. В них было много правды. Грубости, которыми перед всей Европой обменивались этот немецкий монах и ее отец от имени короля, глубоко огорчали ее. Как ужасно, когда двое добрых людей, не сойдясь в каких-то частностях, вынуждены забывать о любезности, воспитанности и оскорблять друг друга!

Она сурово произнесла:

– Не знаю, как поступит отец, узнав об этом. – Я тоже не знаю, Мег.