— И не такие крепости брали, — пошутил Семен, входя через несколько дней в комитет и усаживаясь напротив Вячека. — Выкладывай.

— Товарищ Восков, — маленький, смуглолицый Вячеслав выскочил из-за стола и забегал от стола к двери. — Цека и Пека[18] нам сообщают все, что нам нужно знать. Пожалуйста, Семен, без лишних вопросов. — Взял со стола газету. — Кадеты называют нас «Сестрорецкой республикой». Я полагаю, это не оскорбление, а признание нашей силы. Но только силы нужно пока поберечь.

— Что это ты так осторожничаешь, Вячек?

Зоф скупо улыбнулся.

— Это из той же серии вопросов. Учти только, Восков, что Керенский июльских дней нам не простит.

Да, Керенский вряд ли забыл, что, когда солдаты и рабочие Питера потребовали разгона Временного правительства, сестрорецкие оружейники присоединились к ним. Молодой отряд заводских красногвардейцев, сколоченный Восковым и Грядинским, занял вокзалы, телефонную станцию, почту. На расстрел июльской демонстрации сестроречане откликнулись мощной забастовкой. Временщики искали лишь повод для вооруженного вмешательства.

Восков с головой ушел в завкомовские заботы. Приходили к нему по самым разным делам. Он сидел в своей обычной позе, широко расставив на столе локти и прижав пальцы к вискам, глядя прямо в глаза собеседнику с неизменной, ободряющей человека улыбкой.

— Ясно, — сказал он директору детского приюта. — Мебель детишкам нужна, и обязательно новая. Пойдите в столярку.

— Семен Петрович, вы бы столярам записочку написали.

— А вот это уже лишнее. Они любят ребятишек не меньше меня.

Он был очень обрадован, что его столяры проявили сознательность. Как-то заскочил в приют и даже посидел на детских стуликах.

К нему пришла молоденькая девушка.

— Подносчица я, — говорила скороговоркой. — А он слесарь. Замуж зовет, а я не знаю, идти али не идти. Семен Петрович, чего ему сказать?

Восков дернул себя за ухо, вздохнул:

— Труднее дела еще сегодня не было. Парень он хороший, наш, я его знаю. Любишь?

— Ага.

— Тогда выходи за него. Книги или газеты читаешь?

— Н… некогда.

— Как выйдешь замуж — начни читать. А то он разлюбит. Он парень сознательный, я его знаю.

Она убежала счастливая, и он был доволен, что помог.

Неожиданно к нему заявился Кондратий Емельянов, семиклассник из коммерческого училища.

— Вы, товарищ Восков, объездили весь мир, помогите разобраться. Буза в школе. Начальство занятия срывает, над рабочими издевки строит. Мы супротив них, я и Ленька Шушпанов, так нас же и травят, саботажники проклятые.

Восков не забыл этого дела и пригласил в ревком директора.

— Послушайте, господин статский советник, — сказал он кратко. — Геометрические фигуры учите ребят строить по Евклиду или Пифагору, и тут мы не вмешиваемся. Но мозги им тухлятиной не засоряйте.

Егоров язвительно спросил:

— Позвольте поинтересоваться, что-с кончили?

Семен ответил с улыбкой:

— Начальную школу и высшую жизненную — по борьбе с вашим братом. Может быть, мне самому побывать у вас на уроке, господин статский советник?

Егоров смешался, попросил время подумать. Потом Восков узнал, что Кондартий и Леонид крепко поговорили с учащимися, и саботаж им удалось сорвать. Встретив позднее Шушпанова на прогулке, он сказал ему: «Слышал о тебе, Леонид. Надумаешь к нам в партию — буду рекомендовать». Через несколько месяцев так и случилось.

На Сестрорецк надвигались события посерьезнее. Начало охотничьего сезона весельчаки ознаменовали ночной пальбой из берданок. Черносотенный «Петроградский листок», ссылаясь на очевидцев-дачников, живописно расписал начало «вооруженного мятежа» в Сестрорецке. Случай был удобный, и Керенский бросил на подавление несуществующего мятежа карательную экспедицию в составе юнкеров и казаков из «дикой дивизии». Командовать ими он поручил своему любимцу капитану Гвоздеву, который копировал Керенского и внешне и истеричностью речей. Оружейников предупредил дежурный телефонист.

…Медленно, во тьме, пересекают лодки широкую чашу Разлива. Ночь выдалась облачной, и только изредка, когда высветляется клочок неба, можно заметить с берега силуэты людей, сидящих на веслах. Грести тяжело, груз весомый: винтовки, патроны и даже пишущая машинка и гектограф. Все, что накопили за эти месяцы рабочие Сестрорецка, готовясь к восстанию, нужно успеть укрыть. На веслах Восков, Андреев, их товарищи по завкому, по большевистскому комитету. Оружие закапывают во дворах верных людей, на Угольном острове, а кое-что — в саду генеральской дачи, которая вряд ли заинтересует карателей.

Уже под утро Семен приходит в райком. Зоф в этот «неприемный» час на месте.

— Успели, Семен?

— Успели, Вячек, Разлив не выдаст тайны.

— Молодцы. Но есть еще одна тайна, Семен. — Зоф дружески сжимает его руку. — Ты согласен, что еще не пробил час восстания и мы должны сжать губы и вытерпеть, выстоять?

— Согласен.

— Даже если они будут обыскивать, грозить, издеваться?

— Слушай, — сердито говорит Семен, — всему есть предел.

Вячек молчит, смотрит в сторону. Наконец:

— Ты выстоишь, Семен. И других убедишь выстоять. Кроме общих причин, Пека не заинтересован сейчас привлекать к Сестрорецку внимание контрреволюции…

— Подожди, подожди, Вячек! Это не связано с тем, что Временное правительство вызвало Ленина на суд?

— Мне об этом не докладывали, Семен, — сухо говорит Зоф. — Но дисциплина есть дисциплина. И ты, и ваш завком выстоят.

Стараясь не скрипнуть половицей крыльца, ступая на носках, Семен пробирается в комнату. Обходит детские кроватки, прислушивается к дыханию ребят.

— Эй, притворяха, почему не спишь?

— Папа, — сообщает Даня драматическим шепотом, — все говорят, на нас солдаты идут. А тебя не арестуют?

— Нет, сынок. Рабочие меня не дадут в обиду. Спи.

Мальчик засыпает успокоенный.

А на рассвете в рабочие дома врываются юнкера, казаки, опрокидывают шкафы, корзины, распарывают перины, подушки, ищут, ищут… Но что они могут найти, если все, в чем нуждается завтрашняя революция, уже надежно сокрыто?

Оцеплены все здания, на перекрестках броневики устрашающе поводят пулеметными стволами. Оружейники проходят на завод сквозь цепь карателей, но к работе никто не приступает. Толпа застыла на площади. Большевики уговаривают, убеждают, просят: выдержка!

Ежеминутно к капитану Гвоздеву, картинно взгромоздившемуся на броневик, подбегают взводные и рапортуют:

— Оружие не найдено, господин капитан!

— Ваше благородие, у них пусто!

Гвоздев выхватывает из ножен шашку — так живописнее! — и надрывно кричит:

— Что вы барабаните мне в ухо? Не принимаю. Службе не выучились? Дармоедами стали? Искать, искать до победного!

Не находят.

И тогда командир отряда принимает другое решение.

— Даю завкому четверть часа. Либо Сестрорецк будет объявлен на осадном положении со всеми вытекающими последствиями — и предупреждаю, ни одного смутьяна не пощажу! — либо вы сложите вот сюда, перед моим взором наворованное оружие. Передайте своему председателю — четверть часа, и я начинаю Варфоломеевскую ночь при свете солнца!

Четверть часа… Завком научился быстро решать вопросы.

Гвоздев смотрит на ручные часы. Четверть часа истекает. Наконец-то