– Вы фамилию не сказали.

– Да? Михайлов ты. Тит Лукич Михайлов.

– Это ещё ничего, даже хорошо, мне нравится. Что по сословию и родственникам? – последнее я всё же добавил с некоторой натугой.

– Из свободных горожан вы. Мать твоя известная мастерица по плетению узоров на ткани.

– Флорист, значит, – задумчиво пробормотал я.

– Что? – переспросил тот.

– Да ничего. Что там с семьёй? Судя по вашей оговорке о детях, у меня есть сестры и братья?

– А как же, как у всех, пятеро детей, ещё двух бог забрал, не выжили во младенчестве. Имена уж их, извини, не скажу, но где дом ваш, напомнить могу. Мы же на одной улице живём.

– Я был бы благодарен, – криво усмехнувшись, ответил я.

– Дом ваш в мастеровой слободе, на перекрёстке улиц со слободой кожевников. Там дом Михайлов все знают, спросишь. Да и проведут, как узнают, хотя это трудно, плечи раздались, одет богато, настоящий воин, голос изменился, взгляд. Я-то хоть и хорошо тебя знал, и то с трудом узнал.

– Отец кузнецом был? – прямо спросил я.

– Нет, но место для дома купил на пепелище бывшей кузни.

– Угу, ясно. Спасибо за помощь.

Достав из кармашка серебряную монетку, я протянул её греку, но тот, к моему удивлению, не взял и лишь перекрестился, сказав о божественном провидении, что привело меня к нему. Я лишь хмыкнул и, подбросив немного неровный кругляш, убрал его на место и покинул лавку. Пару раз уточнив маршрут у прохожих, вскоре вышел к нужным воротам. Запертым к тому же. Торг я вовремя покинул, хозяин лавки, собирая вокруг зевак, с жаром рассказывал о нашей встрече. Болтун. Осмотревшись, никаких колотушек я не обнаружил – это вроде деревянного молотка, чтобы постучать в ворота, они на длинной верёвке обычно у калитки висят – и, подняв одну ногу, нанёс мощный удар в ворота, отчего они закачались. Ударив ещё пару раз, я стал ожидать результата. Он не заставил себя ждать. Правда, услышал тонкий девичий голосок, что испуганно спросил:

– Кто там?

– Тит, – коротко ответил я и, решив, что этого будет мало, добавил: – Тит Михайлов, как я полагаю.

Последнее я добавил вполголоса, будучи не совсем уверенным в сказанном. Опознал меня пока только один человек, сейчас посмотрим, как пройдёт опознание у, скажем так, родни. Мне и самому было интересно. Как оказалось, опознавание прошло сразу и в полной мере. Скрипнула распахнувшаяся калитка, и ко мне молнией метнулась девчушка лет десяти в старом выстиранном платье. Прижавшись к моей груди, она залилась горючими слезами, в которых преобладали нотки радости и счастья. Так продолжалось минут пять, я даже не пытался оторвать ребёнка от себя, видно, что той с каждой минутой становится всё легче и легче, пусть выплачется. Правда, заметив, что на углу собираются зеваки, да и на улице появляются, видимо слухи о моём возвращении дошли и досюда, быстро грек сработал, я подхватил лёгкое тельце, видимо, сестрёнки Тита и занёс во двор, после чего закрыл калитку и задвинул засов.

Осмотр двора – при этом я машинально поглаживал девочку по голове – дал мне понять, что в доме царила острая нужда. Если после пропажи мужа и сына у матери Тита и были какие накопления, они закончились давно, может быть даже осенью. Как же они перезимовали-то? Видимо, соседи помогли, да и мать что-то могла, раз известная мастерица. Ещё раз осмотревшись, я посмотрел на девочку и спросил:

– Тебя как зовут-то?

Та аж рот открыла от удивления, сверху вниз рассматривая меня, вот и пришлось пояснить:

– Я по голове получил, когда тати на караван напали, ничего не помню и не узнаю. Мне грек Юрий рассказал, что я Михайлов и где вы живёте, вот пришёл знакомиться.

Однако девчонка, воскликнув: «Ох, лишенько!», снова залилась горючими слезами у меня на груди. Ну и что тут сделаешь? И двор, как назло, пустой. Чистый и хорошо прибранный, но пустой. Я стал потихоньку её расспрашивать, девчонка немного пришла в себя, звали её Настей, маму Тита звали Ольгой Петровной. Кроме Насти у него ещё братья и сёстры были. Кстати, Тит не был старшим ребёнком в семье, его сюда в годовалом возрасте привезли, вместе со старшей сестрой Любавой, ей сейчас пятнадцать лет, в самом расцвете сил, но женихов как ветром сдуло, как Михайловы начали бедовать. Третий ребёнок в семье как раз Настя, за ней шёл Даниил, ему шесть лет, потом Михайло, ему полтора года. Как раз родился, когда наш караван пропал без вести. Я уточнил по тем купцам из Коломны, нет, никто не интересовался пропавшим и выжившим мальчиком Титом. Видимо, и те сгинули где-то на просторах Руси.

– Голодная? – спросил я у Насти участливо.

Та неуверенно кивнула, но потом всё же сказала, что они ели сегодня пустые щи на лебеде. Мама отправилась к заказчице, отдаст вышивку и получит деньги, что-нибудь ещё купят, Любава убежала с подружками на речку, женихов гадать, вот Настя и осталась одна на хозяйстве. Братья в доме сейчас, спят они.

– Хорошо. Покажи мне дом. Потом сходим с тобой в лавку, купим всего и вкусности.

– И петушка на соломке? – загорелись у той глаза.

– И петушка, – улыбнулся я.

Она показала дом. Ну да, ощущается бедность, и Настя также сказала:

– Бедуем мы. Мама говорит, пока папин долг не отдадим, по миру пойдём. Даже дом продадим, денег не хватит долг отдать.

– Деньги у меня есть, – отмахнулся я. – Выплатите всё. А что за долг?

– Отец, когда собирался, долг взял на оружие и лошадей у купчины нашего Варфаламеева. Он уже несколько раз приходил, дом и строения осматривал. Мама хитрая, она у другого купца взяла в долг и отдала Варфаламееву, чтобы у нас дом не отобрали, когда срок подойдёт отдавать, поэтому мы другому платили, а потом другому, и потихоньку долг меньше становился.

– Понятно, на процентах вас бы ещё долго доили, – покачал я головой.

Тут Настя подняла обоих братьев, что тоже обрадовались моему появлению. Даниил ещё сомневался, помнит меня или нет, про Михайло такого не скажешь, но я всё равно подхватил его на руки, усадив на сгиб руки, а Даниил ходил со мной, взявшись за руку. Вот так изучив дом, я сообщил:

– Значит, так, идём на торг, купим съестного.

Я уже не сомневался, принял решение, Михайловых бросать не буду, да и подло это выглядит. Да, придётся их забрать с собой в Москву. Продаём дом, естественно сначала закрыв долг, потом собираем тот скарб, что есть, нанимаем или покупаем повозки и едем в Москву. Вот, по пути трофеи заберу. Обидно, конечно, что планы мои не сбылись, по сути Михайловы тот якорь и та моя слабина, которой я так боялся, однако ничего, выстоим. А вещи и лошадей надо забрать и сюда перевезти, овса для кормления прикупить. Нормально, всё сделаем и отбудем, время ещё есть. Твёрдое и окончательное решение забрать всех Михайловых с собой я принял, когда забежавшая во двор женщина, с утомлённым от того груза, что был взвален на её плечи, но симпатичным лицом, бросилась ко мне и обняла. Правда, я ничего к ней не почувствовал, не было у меня к ней никаких родственных чувств, но ради Тита решил, заберу, пусть со мной поживут. Пришлось теперь и её успокаивать, видимо до неё дошли слухи, что молниеносно распространились по городу, о моём возвращении. Тут и Любава прибежала. Тоже такая, знаете, фигуристая девка, в мать пошла. А я успокаивал уже их всех. Кстати, ворота закрыли, но зевакам не мешало это забраться на забор и оттуда наблюдать за счастливым воссоединением семьи. Не люблю я такое наглое любопытство, эх, и лук со стрелами на постоялом дворе остался. Печалька.