Именно поэтому Леди Ди не стала возражать, когда Лэм снова предложил ей встретиться для дружеской беседы «в обычном месте». Она опаздывала, но Лэма ничуть не встревожила такая попытка доказать свое главенство, потому что сам он опоздал еще больше. Подходя со стороны Эйнджела, он увидел, что она сидит на скамейке и смотрит на канал. На противоположном берегу виднелось несколько пришвартованных жилых барж: на одной стояли велосипеды; иллюминаторы другой были закрыты заглушками, а входная дверь перехвачена цепью, на которой висел замок. Наверное, Диана Тавернер гадала, не установил ли Лэм на какой-нибудь из них камеры видеонаблюдения, потому что Лэм и сам бы об этом задумался, будь он на ее месте. Но он, в общем-то, предполагал, что сама она ничего и нигде не устанавливала, во-первых, потому, что вряд ли хотела, чтобы об этой встрече стало известно, а во-вторых, главным образом потому, что у нее не было на это времени, ведь чуть раньше Лэм сидел на этой самой скамье, и он бы заметил.

Как у всякого агента, у него были излюбленные места. Как и всякий агент, он по большей части их избегал, приходил туда нерегулярно или просто не приближался, если вокруг было слишком многолюдно или чересчур малолюдно. Но как и всякому агенту, ему нужно было место, где можно погрузиться в размышления, такое, где никто не ожидает его застать. Этот отрезок канала был идеален по всем параметрам. К нему выходили задворки высоких домов; тут обычно сновали велосипедисты и бегуны; в обед сюда прибегали работники близлежащих контор и магазинов, съесть сэндвич на природе. Иногда мимо проплывали лодки, направляясь в длинный туннель под Ислингтоном, где не было тропинки вдоль берега. Место так явно предназначалось для того, чтобы здесь сидел шпион и думал свои шпионские думы, что никому, кто хоть что-то знал о шпионах, никогда не пришло бы в голову, что какой-то шпион сдуру сюда заявится.

Именно отсюда Лэм и позвонил Леди Ди, пригласил ее на встречу, а потом сидел в угасающем свете дня, будто клерк, которого только что уволили с работы, возможно, за нарушение санитарно-гигиенических норм. Он одну за другой выкурил семь сигарет, размышляя над отчетом Ширли Дандер о поездке в Котсуолдс, и едва поднес зажигалку к восьмой, как его с головы до ног сотряс приступ кашля, точно так же, как русского. Пришлось швырнуть недокуренную сигарету в канал и сосредоточиться на том, чтобы собрать тело воедино; к тому времени, как приступ миновал, Лэм чувствовал, будто пробежал целую милю. В глазах помутилось, все тело покрыл холодный липкий пот. С этим надо что-то делать, подумал Лэм, прежде чем подняться со скамейки и дать возможность Диане прийти первой.

А сейчас она игнорировала его приближение и, даже когда он сел рядом, не удостоила вниманием. Он заметил, что с их прошлой встречи волосы у нее отросли и вроде бы закудрявились, хотя, возможно, это просто парикмахерское искусство. На Диане был темный плащ, в тон колготкам. Наконец она соизволила заговорить:

– Если эта скамья испачкает мне плащ, я пошлю тебе счет из химчистки.

– В химчистке чистят плащи?

– В химчистке чистят плащи, в стоматологической клинике лечат зубы, в парикмахерской моют голову и стригут. Я понимаю, тебе все это в новинку.

– В последнее время я очень занят. Возможно, перестал следить за собой.

– Да, заметно. – Она повернулась к нему. – Зачем ты ходил к Николаю Катинскому?

– Ух ты, значит, не один я чем-то занят.

– Если кто-то пристает к бывшим клиентам, они, как правило, сообщают об этом куда следует. А мне сейчас и без этого хватает проблем.

– А, ты имеешь в виду внутренние разборки.

– Я имею в виду не лезь не в свое дело. Зачем он тебе понадобился?

– А что он тебе наговорил?

– Что-то про допрос, – сказала Диана Тавернер. – Якобы ты хотел еще раз услышать, какую информацию он выложил дантистам.

Лэм хмыкнул.

– Так что тебе от него было нужно?

– Я хотел еще раз услышать, какую информацию он выложил дантистам, – сказал Лэм.

– А видеозапись ты не мог посмотреть?

– Это не то же самое. – Воспоминания о недавнем приступе кашля обосновались в укромном уголке разума, так что казалось, будто это случилось с кем-то другим, поэтому Лэм закурил очередную сигарету, а потом запоздало ткнул пачкой в сторону Тавернер, которая помотала головой. – Вдобавок есть шанс, что он вспомнит что-нибудь еще. Или вспомнит по-другому.

– Джексон, что ты задумал?

Он невинно взмахнул рукой: мол, кто – я? Даже говорить ничего не пришлось, он просто повел сигаретой.

– Катинский – мелкая рыбешка, – сказала Тавернер. – Шифровальщик, никаких полезных сведений у него не было. Другие были информированы много лучше. Мы его оставили лишь на случай обмена. Он тебя действительно заинтересовал?

– Значит, ты ознакомилась с его досье.

– Когда мне сказали, что ты трясешь никчемных людишек из темных времен, само собой разумеется, что я ознакомилась с его досье. Это потому, что он упомянул Александра Попова? Ради бога, Джексон, неужели тебе так скучно, что ты решил раскопать древние легенды? Какую бы там операцию ни задумывал московский Центр в те времена, сейчас от нее столько же толку, как от магнитофонной кассеты. Мы выиграли войну, а теперь успешно проигрываем следующую, нам некогда устраивать повторные сражения. Возвращайся к себе в Слау-башню и благодари Бога, что ты больше не под прицелом.

– В отличие от тебя?

– Думаешь, легко быть заместителем главы Конторы? Ну да, это не жизнь за Берлинской стеной. Но попробуй делать мою работу, когда тебе свяжут руки, и ты поймешь, что такое стресс. Это я тебе обещаю.

Она пристально посмотрела на него, подчеркивая серьезность своего заявления, но он без особого труда выдержал ее взгляд и не озаботился скрыть улыбку, прорезавшуюся на губах. Лэм, хорошо знакомый и с оперативной, и с административной работой, точно знал, какая из них заставляет тебя вздрагивать при малейшем шорохе в ночи. И еще никогда не встречал пиджачника, который не считал бы себя самураем.

Тавернер отвела взгляд. На противоположном берегу пара бегунов расступилась, давая пройти женщине с коляской. Только когда бегуны скрылись из виду, а женщина с коляской подошла к мостику, Тавернер продолжила:

– Тирни на тропе войны.

– Это ее служебная обязанность, – сказал Лэм. – Если она перестанет махать шашкой, то соседи по коридору подумают, что она не справляется.

– Может, и не справляется.

Лэм запустил пухлую пятерню в волосы, которые не мешало бы помыть.

– Надеюсь, ты не станешь излагать мне политические мотивы. Потому что, подчеркиваю, мне абсолютно пофигу, кто кого подсиживает в Риджентс-Парке.

Но Тавернер хотела выговориться, а потому не останавливалась:

– Леонард Брэдли был не только ее наставником, но и ее кротом в Вестминстере. А сейчас соседи по коридору, как ты изволил выразиться, не желают ее поддерживать, вот она и нервничает, ты же ее знаешь. Не хочет, чтобы кто-то раскачивал шлюпку или дергал за ниточки. Она хочет, чтобы ничего не происходило, ни хорошего, ни плохого. Вообще ничего. Даже если ей доставят голову очередного Бен Ладена на блюде, она поинтересуется, откуда взялось блюдо и не отнесли ли его в счет представительских расходов.