Город был предан Хильперику, поэтому сразу распахнул перед ними ворота. Правитель Тура, граф Ледаст, встретил их даже с почестями. Прежде он был рабом на виноградниках, и одно ухо у него было отрублено за попытку к бегству. Потом он попал на службу в конюшни короля Карибера и интригами смог добиться того, что сначала стал коннетаблем, а потом и графом Турским, сумев сохранить этот титул с помощью подарков и лести после смерти Карибера и во время длившейся не один год войны между его братьями. Однако преданность Ледаста королеве Фредегонде была всем известна, а присутствие войск Хильперика оказалось, как раз, кстати, чтобы усилить его влияние в этом священном городе. Предполагалось, что Мерове воспользуется этим преимуществом и направится из Тура в Пуату, но принц приказал своему войску разбить лагерь на берегах Луары. Он решил, что останется здесь до Пасхи.

Накануне, после присутствия на мессе, которую вел епископ Григорий в базилике Святого Мартина, Мерове объявил, что хочет на время покинуть Тур, оставив армию под командованием своих военачальников и графа Ледаста, чтобы навестить свою мать Одоверу в монастыре в Мансе. Это должно было занять четыре-пять дней. А пока пусть его люди отдохнут, — возможно, и погода за это время наладится…

Из всех, кто участвовал в военном совете, один только Ледаст не был удивлен таким внезапным всплеском сыновней любви. Поскольку королевская армия расположилась недалеко от города, собственная власть графа была усилена, в ущерб власти епископа Григория. Поэтому его мало беспокоило, что принц пренебрегает своими обязанностями полководца. Завоевание Пуату и Аквитании могло и подождать несколько дней. Кроме того, другая армия, под командованием Дезидерия, шла со стороны Пиренеев, чтобы присоединиться к ним с юга, и, как говорили, по пути одерживала одну победу за другой. Метц был далеко, и лишившиеся короля города Аквитании как спелые плоды падали в руки завоевателя. Если так пойдет и дальше, армия Дезидерия скоро будет в Лиможе, если не в Бордо…

Мерове уехал с небольшой горсткой людей — все они были юные повесы, его ровесники, выбранные Гайланом, который, как поговаривали, был для принца больше, чем просто друг. Легкие и беззаботные, как весенние ветерки, они отнеслись к поездке в Мане как к прогулке, взяв с собой лишь одну вьючную лошадь, нагруженную провизией. В нескольких лье от города они повернули на восток, по направлению к Вандому и Новиомагусу[40]. Именно в этом состояла тайна, которой не знал никто, кроме двух друзей. Несчастной Одовере предстояло еще долго ждать своего сына…. Совсем другая любовь была причиной путешествия Мерове, и направлялся он вовсе не в Мане. В трех днях конного пути от Тура находился Руан.

Со дня отъезда из Парижа по Восточной дороге Мерове не прекращал мечтать о Руане, где пребывала в заточении Брунхильда. С тех пор как его отец и Фредегонда перенесли свою столицу в Суассон и обосновались в мрачном дворце короля Хлотара, Руан опустел — весь двор уехал из города вслед за королевской четой. Руан, где он освободит ее от оков; Руан, где он упадет перед ней на колени и признается в своей любви…. Сколько ночей провел он с Гайланом, вспоминая свою первую встречу с королевой, тот целомудренный поцелуй, который он запечатлел на ее щеке по приказу отца, и их совместную поездку в Руан! Брунхильда поняла — он это знал, — что он делает все от него зависящее, чтобы смягчить условия ее заключения. Герцог Бепполен и его люди были слишком бдительны, чтобы можно было позволить себе малейшую близость; но взгляды Брунхильды, сначала беглые, потом все более благосклонные, сказали Мерове, что она догадывается о его чувствах. Увы, на большее, не хватило времени. Дорога от Парижа до Руана была короткой, а по прибытии все оказалось еще хуже. Бепполен поместил Брунхильду в бывших королевских апартаментах и обращался с ней со всеми почестями, у нее были служанки и те сокровища, что оставил ей Хильперик, однако ее так тщательно охраняли, что даже Мерове не смог увидеться с ней, чтобы попрощаться. Но, по крайней мере, он открыл сердце своему крестному отцу, епископу Претекстату, и добился от него обещания следить, чтобы пленница была в безопасности.

С тех пор между Мерове и Гайланом завязалась странная, почти детская игра, дававшая выход кипящей страсти, в ходе которой его друг изображал пленную королеву и принимал ласки и клятвы в верности принца. Сейчас, когда до древней столицы оставался всего день пути, эта игра стала более реальной, более серьезной, более опасной.

Утром третьего дня, когда они садились на коней, Мерове больше не улыбался и не распевал во все горло, как раньше. Однако во взгляде Гайлана, устремленном на него, было что-то похожее на вызов, и принц не хотел уступать. Когда, уже с наступлением ночи, они прибыли в Руан, Мерове предоставил своим спутникам самим позаботиться о лошадях и об устройстве на ночлег, а сам в одиночестве направился к королевскому замку. Игра должна была скоро закончиться.

* * *

Скрип половицы заставил Брунхильду мгновенно проснуться. Она вскрикнула, увидев мужской силуэт в изножье кровати, — но тут человек поднял обе руки успокаивающим жестом, и когда он приблизился, она в дрожащем свете свечи узнала черты Мерове. Были ли тому причиной сумрак или дорожная пыль, но его волосы казались поседевшими. Из-за этого, а также из-за выражения лица, серьезного и смятенного одновременно, принц показался Брунхильде повзрослевшим и гораздо более уверенным в себе, чем во время их последней встречи. Чисто женским бессознательным жестом она поправила растрепавшиеся во сне волосы, но в следующее мгновение застыла, так и не опустив руки, — она вдруг догадалась, что мог означать этот ночной визит.

— Ты пришел убить меня?

Мерове улыбнулся и покачал головой. Он сделал шаг вперед, и Брунхильда рывком села в постели, натянув на грудь простыню.

— Понимаю, — с презрением сказала она — Победитель пришел за своей добычей.

— Нет! Нет, вовсе не это! Я хотел вас увидеть… Я все это время думал о вас…

Некоторое время Брунхильда не могла произнести ни слова. Она была настолько поражена, что в первый миг ей показалось, будто она ослышалась. Но потом Мерове сделал еще шаг вперед, и его протянутая к ней рука, его глаза, его улыбка, сами движения его тела — всё в нем словно умоляло поверить в его слова. Приняв молчание королевы за одобрение, принц осмелился сесть возле нее на постель, но она в ужасе вскрикнула и отстранилась так резко, что он тут же — вскочил.

— Простите, простите, не бойтесь, я не буду приближаться…

— Как ты посмел? — воскликнула Брунхильда, в которой гнев, наконец, возобладал над страхом. — Мало тебе, что твой отец убил моего мужа и сестру? Мало тебе, что у меня отняли моих детей? Чего ты хочешь? Если ты пришел взять меня — избавь меня, по крайней мере, от этого лицедейства!

Теперь Мерове отступил в тень и закрыл руками лицо, то ли чтобы не слышать больше ее слов, то ли желая скрыть слезы. Когда Брунхильда увидела его таким, ее гнев начал понемногу утихать. Может быть, Мерове сказал правду и действительно испытывает какое-то чувство к ней?.. Это было настолько нелепо, настолько неподобающе… Ей было тридцать три, ему, должно быть, не больше восемнадцати. Она была женщиной, она была матерью; он едва вышел из детства, и голова его была полна иллюзий и мечтаний. Может быть, отсюда и эта его наполовину выдуманная любовь…