— Чего ты хочешь? — повторила Брунхильда, на этот раз уже более мягко.

Мерове не отвечал, стоя в темноте неподвижно, как призрак, не отводя глаз от ее тела, едва прикрытого тонкой рубашкой, по которому в дрожащем свете свечи скользили волнующие тени. Брунхильда больше не испытывала страха. Ушли и гнев, и даже отвращение — напротив, в глубине души, хотя и не признаваясь себе в этом, она испытывала благодарность за это мгновение, вспыхнувшее в самом сердце ночи, в самой глубине отчаяния. Мерове смотрел на нее так, как никто до сих пор — и, несмотря на все неприличие ситуации, его неожиданное восхищение, почти благоговение, тронуло ее. И более того — оно открывало для нее новые непредвиденные возможности…

— Подойди.

И она протянула ему руку, словно ценный дар. Мерове бросился на колени и страстно поцеловал ее. Затем принц вскинул голову, пораженный собственной дерзостью и значимостью этого поцелуя. У франков поцелуй руки входил в обряд помолвки и означал, что мужчина и женщина навеки скрепляют свои судьбы. Неужели Брунхильда об этом не знает? Мерове растерянно посмотрел на нее, надеясь увидеть на ее лице улыбку — и королева действительно улыбнулась. Она согласилась на то, что еще совсем недавно представлялось ему немыслимым.

* * *

— Где они?

Голос Хильперика грохотал под сводами замка и разносился по коридорам, отчего вся челядь разбежалась, словно стайка перепуганных кур. Обутый в сапоги с железными подковами, он распахивал настежь ударом ноги двери и оставлял следы в каждом уголке замка его прежней столицы — от покоев, отведенных Брунхильде, до кухонь, подвалов и конюшен. За ним следовал Бепполен, лицо, которого было почти серым — герцог понимал, что гнев короля не замедлит обрушиться на его голову.

— Ваше величество, прошу вас, позвольте мне все объяснить!

Но Хильперик, охваченный бешенством, его не слушал — в ушах у короля по-прежнему звучали проклятия Фредегонды, обращенные к его сыну. Когда они узнали, что Мерове тайно обручился с Брунхильдой прямо здесь, в Руане, Хильперика это сначала даже позабавило, и он почувствовал нечто похожее на гордость — впервые Мерове его удивил. Этот рохля, который едва владел оружием, толком не умел ни пить, ни веселиться, ни развлекаться с женщинами, которого чаще всего видели в обществе Гайлана, юного прощелыги, любившего одеваться и причесываться на римский манер, — именно он сумел получить руку прекрасной недотроги Брунхильды. Но, в конце концов, раз уж она так пришлась ему по вкусу — почему бы и нет?

Реакция Фредегонды была совершенно иной. Этот скандальный брак, непристойный и почти кровосмесительный, вовсе не явился результатом пылкой юношеской влюбленности. По сути, это было предательство. Политический союз между наследником престола Нейстрии и королевой Остразии, у которого не могло быть ни иной причины, ни иной цели, кроме как сокрушить его, Хильперика, чтобы править вместо него объединенной франкской империей! О какой любви тут вообще можно говорить?! Разве не ходят слухи об этом вялом переростке, что он предпочитает мальчишек, а в особенности этого своего щитоносца, с которым особенно нежничает? И как могла Брунхильда полюбить такое ничтожество, да к тому же еще всего через три месяца после того, как потеряла мужа?

Было еще одно обстоятельство, о котором Фредегонда не сказала вслух, но которое еще больше усилило ее гнев и заставило еще сильнее возненавидеть своего давнего врага, благословившего этот неслыханный брак. Претекстат… Епископ Руанский вновь роковым образом вмешался в ее судьбу — в обстоятельствах, столь сходных с событиями двенадцатилетней давности, что королева не могла не увидеть здесь явного желания мести с его стороны. В тот раз он был одурачен ею, когда именно она подстроила так, что королева Одовера стала крестной матерью своей собственной дочери. Это привело к тому, что королеву отправили в монастырь, а Претекстат, очевидно, навсегда распрощался с надеждой когда-либо стать епископом-митрополитом. На сей раз, благословив этот тайный брак, к тому же кровосмесительный в глазах Церкви, поскольку тетка и племянник считались почти кровными родственниками, он сделал Брунхильду фактически дочерью Хильперика, тем самым она попадала под его покровительство. Теперь никто не мог убить Брунхильду, потому что в этом случае на весь королевский дом пал бы несмываемый позор, — а уж тем более сам король. Но еще хуже для Фредегонды было то, что ее собственные дети, Хлодобер и Самсон, лишались возможности в будущем взойти на трон, ибо, вступив в брак, Мерове прочно утвердил себя как прямой законный наследник своего отца.

Но этого она могла и не говорить — одних лишь слов о предательстве оказалось достаточно, чтобы Хильперик пришел в ярость. Обыскав всю крепость, он резко повернулся и впился глазами, в Бепполена, который все это время следовал за королем с видом побитого пса.

— Проклятие! Где ты их прячешь?

— Монсеньор, я здесь ни при чем, клянусь вам! — умоляюще произнес командующий гарнизоном, совсем растерявшись от внезапного порывистого движения короля. — Я вообще не знал, что принц в Руане! Сам я был в отлучке, осматривал окрестности…. Когда я вернулся, все уже свершилось. Епископ обвенчал их. Это его вам нужно расспросить. Он… он вам скажет, где они.

Хильперик бросил на герцога испепеляющий взгляд, — затем резко отстранил со, своей дороги и широкими шагами удалился, бормоча ругательства.

Претекстат ждал короля в соборе, сидя в епископском кресле, как и подобало священнослужителю его ранга, окруженный толпой монахов и послушников, рослых, словно молодые дубки, и скорее похожих на отъявленных головорезов, чем на служителей Божьих. Такая предосторожность вызвала лишь презрительную усмешку на губах короля, который направился прямо к епископу, без лишних слов схватил его за воротник и швырнул к подножию его высокого кресла, словно тот был обычным слугой, застигнутым за каким-то проступком — впрочем, в глазах короля так оно и было.

Группа монахов мгновенно окружила Хильперика, не осмеливаясь, однако, его трогать.

— Что-то не так? — Хильперик огляделся по сторонам.

Монахи с мрачным видом отступили, ограничившись тем, что помогли епископу встать. Между тем в собор вошли Бепполен и его свита.

— Это святотатство — входить в святое место с оружием в руках, — прохрипел епископ прерывающимся от гнева голосом. — Бог видит тебя, и он тебя покарает, король Хильперик! Очень скоро тебе придется ответить перед Господом за все прегрешения, совершенные тобой!

— Кажется, я не понял. Ты смеешь мне угрожать? Претекстат выпрямился и, не отводя глаз, твердо взглянул на короля.

Если не считать резкого контраста между тонзурой одного и длинными волосами другого, оба мужчины были примерно одного роста, не превосходившего пяти футов и нескольких дюймов[41], и одинакового телосложения — крепко сбитые и коренастые. И в этот момент казалось, что епископ вполне в силах защитить себя.

— Разве служитель Бога может угрожать королю? — спокойно спросил он. — Однако не забывай, король Хильперик, что твои деяния осудит твой Создатель, и тебе придется отвечать за них, рано или поздно, ибо всякий человек смертен.