– Очевидно они искали Данилыча. Ну да… Мать их… Но… Я все равно поставил бы где-то между пятью и шестью, а это самое переходное состояние…

– Проклятье! Пошли! Костя, ты сам с ума сходишь и меня за собой тащишь! Деньги у нас, нам давно пора было свалить! Скорее!

– Э-э-э! – негодующе прогнусавил Соломонов и воззрился на Альбер возмущенными глазищами. – Я, кажется, спрашивал тебя про цистит? Напомни-ка, что ты ответила. Опять суетишься. Ответь-ка, мне, мать твою на вопрос – обязательно ли быть англоязычным, чтобы стать таксистом?

– Чего?

– Полагаю, ты ответишь, что не обязательно. А я тебе задам следующий вопрос…

– Пошли скорее! – Альбер потянула Соломонова к выходу, но не переставая задавать странные вопросы, конечная цель которых была настолько далека, насколько только можно и Оксане даже не хотелось вникать в предположительный круговорот его рассуждений. Не поддаваясь на уговоры двигаться в сторону выхода, Константин Олегович порылся во внутреннем кармане своей зимней куртки и в очередной раз извлек пакетик с порошком. Весьма, кстати, опорожненный. Увидев это, госпожа Альбер устало закатила глаза, за время их дела Костя вдыхал порошок уже пятый или даже шестой раз. И после каждого раза он все больше отвлекался от их операции на свое бесконечное разглагольствования, ситуация становилась неуправляемой. Костя и так уже не думал о деньгах, он как будто потерял интерес к результату, будь он удачный или нет. Как пьяный не думает о завтрашнем дне и о том, что на пороге его квартиры его поджидает жена со сковородкой.

– А следующий вопрос такой: почему же тогда у всех таксистов на их автомобилях слово «Такси» написано латиницей? – говорил Соломонов. – Не кириллицей, а, мать ее, латиницей…

Костя поочередно вдохнул по щепотке порошка в каждую ноздрю и Оксана Альбер раздраженно хлопнула себя ладонью по лбу. Опять! Костя Соломонов опять застыл на месте, тупо смотря в одну точку перед собой. А Альбер смотрела по сторонам, среди выключенных станков ей опять померещились движущиеся тени. Вопреки ожиданиям Костя не приходил в себя как прежде. Его глаза остекленели и не моргали, пакет с порошком выпал из пальцев. Подождав еще немного, Оксана потолкала заведующего производством за плечо, он не реагировал. Она похлопала его по груди и даже по щеке. Костя стоял столбом, вперив взгляд в конструктивные особенности гильотины по резке экошпона. И вдруг прямо на глазах у главной бухгалтерши Константин Олегович Соломонов стал медленно заваливаться назад как подрубленное дерево. Он грохнулся спиной на бетонный пол. Альбер вздрогнула. От такого удара плашмя костиному позвоночнику должно было нехило достаться, все кости должны были подпрыгнуть, но сильнее всех не повезло его затылку.

Лежа на полу, мужчина надсадно замычал, напрягся всем телом, на его висках и шее вздулись жилы, тело забила крупная дрожь.

– Алфавит… Алфавит… – повторял он сведенными судорогой губами. – Почему? Почему, мать вашу…

– Что? – Альбер не знала, как ей действовать. У ее компаньона какой-то жуткий припадок, вызванный передозировкой наркотиков, он, очевидно разбил себе затылок. А она стоит над ним, перетаптывается с ноги на ногу и не понимает зачем он спрашивает у нее про какой-то алфавит.

– Почему, мать твою… буквы в алфавите… стоят в таком порядке… – бредил Соломонов, смотря остекленевшим взором перед собой и определенно не понимая где он находиться и что вокруг него вообще. – Почему… именно в таком… проще будет переставить их по другому… мать их, по другому будет проще… сначала гласные… «а»… «о»… какие там еще… «э»… потом парные согласные… «б-п», «в-ф», «д-т» и так далее, мать вашу… так же проще запомнить…

– Костя, вставай.

Но Соломонов уже не слышал Оксану Игоревну, сильнейшая вулканическая рвота исторглась из него, заливая его лицо и шею. Альбер взвизгнула и отстранилась на три шага назад, боясь, как бы брызги не запачкали ее дорогое белое пальто или привезенные из Москвы итальянские сапоги. Ей было противно. Схожая с салатом оливье густая рвота заливала лицо бедняги – глаза, нос, лилась на курчавые волосы, заливала как смолой уши. Соломонов конвульсивно задергался, заорал, сразу же захлебнулся собственными рвотными массами, закашлялся и подавился. Альбер отвернулась и зажала уши.

Она не стала прочищать горло заведующего производством от рвотных масс, она брезговала. Ей противно было даже приближаться к неподвижному мужчине, от него воняло, а вся голова полностью была залита густым слоем отвратительной пенящейся массой, залившей Соломонову все – ноздри, глаза, уши. Рот был набит рвотной массой, она стекала на шею и на пол, образовывая липку лужицу.

Не отводя ошарашенного взгляда от неподвижного тела, Оксана Альбер сделала маленький шаг назад, второй, третий. Ей казалось, что в любое мгновение Костя вскочит, оживет, хотя-бы двинет какой-либо частью тела. В ее вдруг вспыхнувших фантазиях возник образ обезображенного трупа-зомби, тянущего к ней руки и выдыхающего гнилостный смрад. Но тело Константина Олеговича пребывало в неподвижности, его грудная клетка не поднималась. Тогда Альбер собралась и взглянула на ситуацию с другой стороны. Соломонов умер или умрет с минуту на минуту, если ему сейчас же не прочистить горло, чего она делать не намерена даже под угрозой собственной смерти. И дело не только в психологическом отвращении. А зачем ей, собственно, компаньон? Он свое дело сделал – кабинет открыл. Все, фактически, Костя свою роль отыграл и для Оксаны Игоревны он больше не представляет ни малейшей ценности.

Альбер улыбнулась.

Вот так удача, теперь она одна и не придется отдавать никому половину суммы. Теперь весь кейс с деньгами только ее. Не три с половиной, а семь миллионов рублей! Даже немного больше. И при этом до Кости она и пальцем не дотронулась, он убил себя сам. А ведь она предупреждала, чтобы он остановился с наркотой, но ведь он считал себя самым умным и посылал Альбер с ее советами подальше. Вот и доигрался! Сам виноват!

Оксана Игоревна Альбер покинула место трагедии, кейс с деньгами был крепко-накрепко зажат в ее ладони.

08:37 – 09:10

Пока для Любы Кротовой все проходило относительно ровно, без чрезвычайных ситуаций, однако она то и дело вздрагивала от посторонних шумов, раздающихся, как ей казалось откуда-то извне. Да, для себя она использовала именно это слово – «извне». Благодаря невольному введению себя в состояние близкое к самогипнозу, Кротовой стали слышаться различного рода звуки, а иногда она галлюцинировала и от этого ей становилось одновременно жутковато и захватывающе заманчиво. Видения, вызванные долгими монотонными заклинаниями и парами испаряемых масел, помимо крови добавленных в красные свечи, принуждали маленькую девушку все чаще остекленевшими