А вот уже, наоборот, Арина отрывает с подрагивающих стенок навьей дороги пласт гибкого упругого мрака и разворачивает перед собой и Михелем. А Михель мечет во врага искрящегося ежа.

Эти двое действовали как один человек. Четко, слаженно, продуманно. Когда бил латинянин, гречанка прикрывала себя и его. Когда атаковала ворожея, обоих защищал маг. Потому и не было ни на ком из них серьезных ран. Так, царапины, ссадины да редкие прорехи на одежде.

Степняку же приходилось и обороняться, и нападать самому. Шаман не успевал отражать все удары, и его атаки не достигали цели. К тому же эта Тропа была проложена не им, и брать из нее силу татарин не мог. Он довольствовался тем, что имел при себе.

В качестве щита кочевник использовал небольшой бубен, украшенный плетеной бахромой, а короткой узловатой палкой-колотушкой размахивал как ослопом. Вероятно, куцая палка имела незримое продолжение. Удары выходили сильными и доставали врага на приличном расстоянии, не позволяя приблизиться ни латинянским рыцарям, ни чародеям.

Взмах колотушки…

Чуть колыхнулось черное покрывало-щит в руках Арины.

А у ног Михеля появилась глубокая вмятина.

Очередной ком искр летит в шамана. Бьется о подставленный бубен. Отскакивает от натянутой кожи, словно от каменной стены.

Но второй снаряд, пущенный сразу же вслед за первым, рвет плечо степняка. Тот, однако, даже не замечает новой раны на истерзанном теле.

Еще один взмах колотушкой.

И опять тьма-щит отводит магический удар. Валится вместе с конем попавший под невидимый рикошет один рыцарь из дружины Феодорлиха, вылетает из седла другой. Прогибается стена колышущегося мрака.

«Как они здесь колдуют? — терялся в догадках Тимофей. — Как произносят заклинания там, где не слышно слов?»

«Важно не произнести колдовское слово вслух, — отозвался Угрим. — Важно выговорить его самому. Выговорить твердо и правильно и облечь сказанное надлежащей силой. Волшбу творит чародей, колдовство идет из него и через него. Все остальное не имеет значения».

Новый пучок искрящихся шипов летит в степняка. Но валит с ног татарского нукера, принявшего смертельный удар на себя.

Зато следующий снаряд достигает цели. Ком искр проносится между бубном и колотушкой. Бьет в голову шамана. Лицо степного колдуна превращается в месиво изодранной кожи, плоти и костей. Бурлит и запекается кровь. Над страшной раной клубится дым. Шаман оседает на пол, не пытаясь более атаковать, а лишь прикрываясь бубном.

Шаман жив. Но драться, кажется, более не способен. Пока, во всяком случае.

Михель и Арина устремляются к нему. Достать, добить…

Последние оставшиеся в живых нукеры — их оставалось теперь только трое — пытаются заслонить колдуна.

«Вперед!» Угрим взмахнул рукой и шагнул со своей Тропы на чужую. Тонкая пленка, преграждавшая путь, лопнула. Острожецкий отряд ударил во фланг латинянам.

Имперцы такого не ждали. Рыцари не успели вовремя развернуться и не сумели в полной мере использовать преимущество конных перед пешими.

Дружинники Угрима ворвались во вражеские ряды. Следом повалили ополченцы. Чужая Тропа не казалась больше такой просторной, как прежде. Теперь даже рослые рыцарские кони не могли развернуться в тесноте и давке.

Коням подрезали сухожилия, подрубали ноги, валили вместе с всадниками. Обезумевшие животные топтали павших и раненых. Копья и рогатины пропарывали кольчуги, клинки и секиры разрубали щиты и крушили шеломы. И все это — в полной, полнейшей, немыслимой тишине. На колдовской Тропе не слышно было ни криков, ни стонов, ни лошадиного ржания, ни грохота стали. Ни-че-го. Люди убивали друг друга беззвучно и безмолвно. И так же гибли.

Могильная… замогильная тишина царила над полем боя. И в этой жуткой тиши смерть молча собирала свою жатву.

* * *

Тимофей старался держаться подле князя. Было непросто. Но было как было…

Всадник слева. Обрушившаяся сверху сталь едва не сбивает с ног. Конный германец в длинной кольчужной рубашке разбивает щит. Перехватив меч двумя руками, Тимофей размахивается и рубит что есть мочи… Клинок тускло взблескивает над высокой седельной лукой. Удар приходится в бок и спину латинянину. По печени, по хребту.

Рука ощущает сопротивление рассекаемой кольчуги, плоти и кости. Звона, скрежета или вскрика не слышно.

Рядом беззвучно раскалывается еще чей-то щит. Разлетаются щепки. Катится под ноги срубленная голова ищерского дружинника.

И — новый враг впереди. Тоже на коне. Бьет. Прикрывается щитом. Тимофей отводит вражеский удар и рубит сам — по торчащей из-под щита ноге. Нога брызжет кровью, цепляется золоченой шпорой за стремя, повисает под седлом. Рыцарь роняет и щит, и меч. Валится по ту сторону седла.

Падают еще два дружинника Угрима. И один латинянин.

Тимофей идет дальше, за князем.

А Угрим творит колдовство. Вытянутые руки князя-волхва словно раздвигают густые заросли. Вражеские ряды распадаются. Полтора десятка латинянских рыцарей, вмятых в неподатливые стены, сыплются из седел. Валятся два или три ищерских дружинника, случайно угодивших под волховскую длань.

Один из ищерцев не поднимается.

Но Угрим, похоже, не думал сейчас о воинах. Ни о чужих, ни о своих. Князь рванулся вперед — в раздавшийся проход. Тимофей ринулся следом. Дружинники выстроили сзади живую стену, не подпуская латинян.

Михель уже почуял их. Ни услышать, ни увидеть то, что творится сзади, маг не мог. Только почуять… Чародей повернулся к Угриму, предоставляя Арине самой покончить с шаманом.

Угрим ударил. Встряхнул ладонями… Под накатившей волной незримых токов колыхнулись разноцветные огоньки Тропы. Однако магическая волна князя-волхва не достигла цели. Михель скрестил руки, и поток колдовской силы разбился о колдовскую защиту. Разбился, расплескался. Черные стены и своды Тропы покрылись глубокими рубцами.

Латинянский маг ударил в ответ. Быстрое движение обеих рук. Взметнувшиеся рукава красной накидки — и искры, витавшие в воздухе между Михелем и Угримом, обратились в мутные льдистые иглы. Иглы устремились к ищерскому князю.

Угрим поднял длани, прикрылся. Невидимый вихрь разметал острые льдинки. Почти все. Лишь одна оцарапала князю щеку.

Арина тоже не теряла времени даром. Небрежный взмах — и последние татарские нукеры отброшены в сторону, вмяты и утоплены в стенах Тропы, словно в вязком болоте. Гречанка подступила к шаману. Но израненный колдун так просто умирать не желал. Неожиданное резкое движение, бросок — и шаманская колотушка летит в ворожею. Сухая узловатая палка изогнулась змеей, захлестнула шею Арины…

Шаман вскочил, дернул руками, словно затягивая петлю аркана. Ворожея упала. Палка на тонкой смуглой шее истончалась и удлинялась. Будто живая лоза поползла по голове, плечам и рукам Арины, опутывая и сдавливая жертву.