гигант. – У Ифы от напряжения трясутся руки, когда мы поднимаем ската, каждый со своей стороны сетки.

– Сто двадцать пять фунтов[34], – говорю я, после того как тот оказывается в воде. – Я только что записывал цифры.

Затем наступает миг, который можно считать наградой за морскую болезнь, паршивого повара и дни ожидания в душной каюте. Ифа жмет на две кнопки, запускающие механизм, и шлюз закрывается между нами и гладким скатом, чтобы открыться с внешней стороны. Через три иллюминатора с каждой стороны шлюза благодаря прожекторам мы можем наблюдать, как уплывает скат. Он ныряет в глубокую синеву, практически растворяется в тенях леса водорослей под нами и делает круг в воде.

– Как будто хочет передать нам привет, – с мечтательным выражением лица произносит Ифа.

Я не сдерживаю усмешку:

– И в этом привете говорит: «Надеюсь, мы больше никогда не встретимся, тупые рожи. Из-за вас мне теперь несколько часов плыть домой. Не смейте больше ко мне приближаться. Да потопит вас всех Тритон!»

– Они хотя бы учатся на своем опыте? Будут осторожнее со следующим кораблем, чтобы не попасться в сети?

Я пожимаю плечами:

– А разве мы это делаем? Учимся на своем опыте? Давай, пошли выпускать остальных.

Некоторое время спустя я стою на носу корабля у релинга с левого борта. Пасмурная погода загнала всех под крышу, наверно, прямо сейчас они заключают тайные альянсы на вечернюю игру. Против экипажа ни у кого из простых смертных нет шансов, и тем не менее попозже я, возможно, снова попытаюсь и потеряю остатки своего запаса шоколада.

А прямо сейчас мне хочется стоять здесь и слушать шум моря вместо голосов и смеха. Брызги волн и влага от низко нависших над нами туч постепенно пропитывают мой темно-красный свитер, делая его оттенок темнее. Я чувствую соль на губах. Сегодня не очень холодно, но слаженная атака крошечных капель воды и колючего ветра в лицо создает ощущение зимы.

«Клевериг» на средней скорости плывет по Ирландскому морю. Завтра мы достигнем берегов самой восточной части Северной Ирландии, где опять забросим сеть. После этой точки будет еще две. Когда мы приблизимся к суше, начнут приходить сообщения в ватсапе, и при этой мысли пальцы почти рефлекторно нащупывают палочку от мороженого, которую я ношу с собой уже две недели; не с какой-то определенной целью, а просто чтобы напомнить себе о теоретической возможности однажды позвонить по номеру, который Билли оставила на одной стороне деревяшки. С другой стороны крошечными буквами написано: «Первое свидание, парк. 3 звезды. Он меня обидел, но очень мило».

Обычно я не любитель делать сотни фотографий, но в последние дни именно этим и занимался: снимал скалы острова Мэн, которые в тумане брызг выглядят как привидения, и словно бесконечные, безлюдные песчаные пляжи Ньюкасла. Тюленей на камнях, семейство дельфинов-афалин, проплывавшее в первых лучах утреннего солнца, когда вода мерцала розовым цветом, как во сне. Кита-полосатика, который из-за расстояния кажется на фото лишь темным пятнышком среди волн, и все равно при виде этого кадра у меня всякий раз начинает сильно биться сердце. Я заснял на видео, как рыбы уплывают на волю, хотя через иллюминаторы почти ничего не видно. Но я знаю, что там происходит, в темноте за толстым стеклом, и буду вспоминать об этом каждый день, даже если случайно доживу до ста лет.

Сколько раз я уже начинал набирать на смартфоне первые цифры номера Билли, чтобы отправить ей несколько фотографий, аудиозапись с завываниями ветра между утесами или чтобы рассказать, что творится с человеком, который еще до первой чашки кофе с утра увидел, как играют дельфины. Чтобы поделиться с ней тем, что меня волнует.

Мы так плохо знаем друг друга, практически не провели времени вместе. И все же мне уже не хватает разговоров с ней.

Но было бы нечестно притворяться, будто я смогу предложить хотя бы часть того, чего она хочет и заслуживает.

Пальцы судорожно стискивают поручень, потому что я, черт побери, больше не хочу никакой честности. Рядом с Билли – а мне достаточно лишь мысленно оказаться рядом с ней – я хочу рискнуть всем. Всем, кроме нее. Что, если быть честным с самим собой, должно, как волны о скалы, разбить все планы позвонить ей. Но, несмотря ни на что, я не могу перестать об этом думать.

О том, что мне хочется чувствовать ее близость, ее кожу на моей, ее вкус у меня во рту. Хочется, чтобы ее сердцебиение стало моим метрономом. Писать песни из ее слов; тексты настолько прекрасные, что музыка сама будет стекаться к ним, а мне останется только выбирать подходящие мелодии.

– Hoi[35], Седрик. Как ты? – Ко мне подходит Яннеке, я не услышал ее шагов.

Меня одновременно и трогает, и смущает, что она все еще беспокоится.

– Наверное, намного лучше, чем выгляжу, когда меланхолично стою у перил, уставившись на горизонт, – отвечаю я отчасти с иронией, отчасти честно.

Яннеке кивает, устремив взгляд на воду.

– Оно хорошо к тебе относится, мое море?

Она редко бывает так серьезна и лишь когда считает, что это крайне необходимо. Я тут же понимаю, на что она намекает, и так ясно осознаю, что не могу и не имею права забывать то, что счастлив был бы забыть.

– Эти звуки по-прежнему тут, – отвечаю я.

– Но на этот раз ты их выдержал.

– Да. – Хотя первые две ночи думал, что придется вернуться, как в прошлый раз, пока глухие удары о борт корабля порождали в моей голове образ за образом. Потом с наушниками и громкой, яростной музыкой стало терпимее. Возможно, будет лучше. Возможно, постепенно мне удастся обуздать эти образы. Все-таки прошло уже два года. Возможно, когда-нибудь я даже опять смогу плавать, не рискуя спровоцировать паническую атаку.

– Да, и в оставшиеся четыре дня я все не брошу, не переживай. Держим курс.

– Het is goed[36], Седрик. И все же… Ты кажешься грустным.

– А я такой и есть. – Грустный.

Грусть – странное ощущение. Она дарит какое-то облегчение. Это не депрессия, которая отбирает у меня контроль, мне просто грустно. Печаль часто крепнет и захватывает власть, и не успеваю я опомниться, как от меня не остается ничего, кроме измотанной, обессиленной оболочки, которая беспомощно наблюдает, как моя жизнь летит под откос. Снова.

– Но мне правда просто грустно. – В хорошем, здоровом смысле.

– О. – Яннеке с любопытством округляет глаза. – Звучит чуть ли не радостно.

У меня вырывается смех.

– Я бы не стал заходить