Мэр, тотчас же обо всем догадавшийся, бросился к отдушине, полностью заткнутой толстым одеялом и полиэтиленовыми пакетами. Учитель, наверное, сделал это, чтобы не слышать оскорблений, которые люди из толпы выкрикивали прямо в отверстие, точно в ухо. А ведь Учитель далеко не был идиотом. И прекрасно понимал, какие опасности таит газовый котел при отсутствии вентиляции. И все же трудно было поверить, что он действовал сознательно, решив умереть такой смертью. Учитель ослабел. Вымотался. Утратил ясность мыслей, да и кто не утратил бы на его месте? Нет, он не собирался умирать. Просто не учел возможных последствий своих действий.

Доктор распахнул дверь во всю ширь. Воздух, насыщенный угарным газом, быстро улетучился. Мэр, охваченный паникой, уставился на тело, до сих пор не веря своим глазам. Без сомнения, он твердил себе, что мертвый Учитель стал для них еще более обременительным, чем живой. В конце концов он победил, не зря же говорят, что мертвые всегда правы.

Секретаршу, которая как раз явилась на службу, накрашенная и надушенная, словно собиралась на бал, послали за Кюре. Ей ничего не стали объяснять, просто сказали, что нужно сходить за священником. Он пришел немедленно. Странно, что на этот раз его не сопровождала ни одна пчела. Кюре не казался удивленным, но на его лице отразилась глубокая печаль. Он постоял рядом с телом, которое с пола переложили на матрас. Священник не прочел молитву, не перекрестил и не благословил покойного Учителя. По истечении нескольких долгих и вязких минут он повернулся к Доктору и Мэру:

– Ну что, ощущаете?

– Что ощущаем? – спросил Мэр.

– Ощущаете его? – повторил Кюре, показав на умершего. – Вашего нового жильца. Он здесь. – И священник постучал по своему виску указательным пальцем. – В голове каждого из вас. Он теперь там угнездится и не двинется с места до конца вашей жизни. Отныне вы приобрели его на вечное поселение. Ночью и днем. Он не будет шуметь, однако и выгнать его вы не сможете. Придется привыкать. Удачи.

И, вытерев о полу сутаны очки с толстенными стеклами, Кюре покинул мэрию, дав этим двоим возможность поразмышлять над его философскими рассуждениями на тему недвижимости, перед тем как направиться с дурной вестью к несчастным, которые еще не знали, что этой ночью они стали вдовой и сиротами.

XXVIII

В одном русском романе рассказывалось о городе, покинутом всеми его жителями. Причина их бегства была неизвестна. Автор оставлял вопрос открытым: это могли быть война, эпидемия или ядерный взрыв. Никто причины не знал и никогда не узнает. Эпоха тоже не обозначалась. Город сохранился нетронутым, но абсолютно пустым. Двери домов остались открытыми, и туда легко можно было проникнуть.

Автор вместе с читателем отправлялся в удивительное путешествие, посещая брошенные дома, что сопровождалось довольно затянутым описанием, которое легко могло наскучить. Жизнь отступила от этого города, как волна во время отлива. Во многих домах, в кухне или столовой, их встречали накрытые столы – с нарезанным хлебом и разлитой по графинам водой. В кастрюлях на погасшем огне ждали своего часа приготовленные блюда.

Продукты полностью сохранили свежесть, словно таинственное бегство людей случилось несколько минут назад. Кое-где перевернутый стул или незакрытый шкаф также свидетельствовали о поспешном отъезде жильцов.

В блуждании по пустому городу проходила вся первая часть романа, увлекавшая читателя в лабиринт улиц с множеством разнообразных жилищ, и у того возникало ощущение, что он видит сон, необычный и любопытный, когда невозможно определить, приятен он тебе или нет.

Читатель уже почти дремал, продолжая, однако, эти визиты, по меньшей мере, еще на сотне страниц, как вдруг, попав в коридор очередного здания по воле автора, видел там человека, пытавшегося открыть почтовый ящик. И тогда читатель чувствовал необычное волнение: до этого речь шла о реквизите, бездушных вещах, а тут вдруг – человек! Человек, занятый обыденным делом, который лишь хотел достать свою почту.

Но этот человек тщетно пытался открыть дверцу почтового ящика, его ключ к нему не подходил. Первое, что приходит в голову в таком случае, – возможно, бедняга перепутал ящики. Но тот упорствовал, хотя в результате так и не достиг цели. В итоге, устав от бесплодных усилий, он поднялся по лестнице, вошел в первую квартиру и прогулялся по ней, затем проник во вторую, и так далее.

Читатель поневоле начинал спрашивать себя, кем мог быть этот человек и что он собирался сделать? Он явно не был вором, ведь он ничего не украл, хотя часто касался разных предметов, тканей, брал в руки рамки с фотографиями и разглядывал их. При этом лицо его оставалось абсолютно бесстрастным.

Покинув здание и войдя в соседний особнячок, первый герой романа обнаруживал там еще одного человека. Или, вернее, читатель обнаруживал этого второго человека, поскольку первый, похоже, его не видел, так же как и второй не видел первого. Они находились рядом, порой соприкасались, однако не подозревали о существовании друг друга.

Роман продолжался: постепенно в нем появлялись женщины, дети, старики, другие мужчины. Город заполнялся этой новой толпой, молчаливой, немой, состоявшей из разрозненных индивидуумов, равнодушных друг к другу, невидимых друг для друга. Только читатель видел их всех.

И тогда читатель начинал понимать. Или, скорее, автор заставлял его это сделать. Он давал ему понять, что все эти люди мертвы. Что никто из них никого не видит. Что этот город – город мертвых. Оставалось неизвестным, сохранились ли где-то еще живые или нет, но как бы то ни было, город им уже не принадлежал: им владели мертвецы. Они избрали его, чтобы, если и не жить в нем, то хотя бы его посещать. Жуткий город. Город без жизни. Перевернув последнюю страницу, читатель ощущал ужас.

В ночь, последовавшую за смертью Учителя, остров обезлюдел. Все его жители пропали. Исчезли. Улетучились. Скрылись за толщей стен своих безобразных домов. За дверьми, на которые обрушились кулаки и проклятия Вдовы.

Остров превратился в город, описанный в том русском романе. Земля исчезла под раскаленными рвотными массами Бро, морские воды, где дрейфовали лишь обломки рыбацких лодок, утратили жизнь. Само время умерло: оно больше не несло в себе ни радости, ни надежды. И только покойники здесь чувствовали себя как дома: на улицах и площадях, в жилищах и гавани. Учитель, три юных чернокожих утопленника, тысячи, нет – несметное число их собратьев, поглощенных волнами или выброшенных за борт. Но городок оказался слишком мал для них. Да и остров был слишком тесен. Они хлынули на улицы: насквозь промокшие, безгласные, не имеющие в сердцах ни ненависти, ни гнева. Они не видели живых, но живые их видели. Мертвецы напомнили островитянам, кто они такие и во что превратились, даже если и не по своей воле.

Паром увозил гроб Учителя, его Вдову и дочерей. Сигнала к отплытию он не подал. Вдова и девочки-близнецы, сидевшие по обеим сторонам гроба, не сводили каменного взгляда с порта, города и вулкана. Все дома оставались запертыми. Пустыми. Невидимыми. Только Кюре проводил семью до порта. И теперь он наблюдал, как постепенно в тишине удалялся паром, с Вдовой и девочками на корме, и еще с гробом, где находилось тело человека, который хотя бы пытался остаться достойным звания человека.