– Люди разные, – ответил он замедленно. – И племена разные. И кому идти дальше, а кому потеряться по дороге… решается вот на таких поворотах.

Виллейн взглянул на него с подозрением, но промолчал, только взял в обе ладони по амулету с шеи и, закрыв глаза, начал бормотать что-то непонятное Страгу, но заинтересовался Керкегор и подошел, прислушиваясь.

Страг спросил настороженно:

– Что-то не так?

– Заклятие, – ответил Керкегор тихо, – мы уже потеряли его… а этот мелкинд знает?

Страг коротко усмехнулся.

– Наш Теонард сказал бы на это, что вот потому всем нам и надо держаться вместе.

– Он это всегда говорит. По любому поводу…

Он прервал себя на полуслове, Виллейн распахнул глаза, голубые до пронзительной синевы, что разом потемнели, в них полыхнуло пламя, и Страг не успел слова сказать, как Виллейн наклонился над краем и вытянул вниз руки.

Из ладоней выметнулась огненная вспышка, на миг зависла в воздухе, страшная и шипящая. Виллейн каркнул нечто такое резкое, что Страг невольно оглянулся на Керкегора, а вспышка ударила сверху в крышу повозки, разметала шкуры, а сама повозка вспыхнула ярким пламенем.

В обе стороны выскочили кричащие в ужасе люди. На каждом горит одежда, к ним бросились те, кто шел сзади, начали сбивать с них пламя.

Брестида сказала мстительно:

– Убить их всех!

Страг с шумом выдохнул воздух.

– Ну… а я уж всякое думал. Виллейн, ты просто находка для нас.

Виллейн покачал головой, лицо его застыло, превратившись в скорбную маску.

– Никогда я не чувствовал себя таким беззащитным, – проговорил он с тоской, – всегда приберегал что-то на крайний случай.

Страг шлепнул его по плечу, узкому, как у подростка.

– А разве сейчас не крайний?

Виллейн скорбно промолчал, а Керкегор за их спинами каркнул:

– Боюсь, нам отныне всегда жить в этом крайнем случае.

Повозка с тараном сгорела дотла, только само ударное бревно тлело еще долго, черное и обуглившееся. В небе набежали тучки, бросая на плато темные тени, войско кочевников от этого казалось еще более зловещим. Но там уже поняли, что столкнулись с сильным противником.

На башне выжидали, однако внизу тихо, только отдельные кочевники появлялись перед башней на расстоянии выстрела, орали и грозились, но до второй половины дня никаких попыток приступа, и только когда солнце начало клониться к закату, высоко в небе раздался хриплый вскрик:

– Снова!.. Таран!

Все бросились к ограде, на площадь вскоре выехало сооружение с десятком колес и со всех сторон укрытое плотными шкурами в несколько слоев.

Селина проговорила дрожащим голоском:

– Ой, они сделали второй таран! Еще огромнее.

С башни хорошо было видно, как тащат с трудом, а еще большая толпа народу везет на вьючных конях раздутые бурдюки, откуда время от времени поливают кожу на крыше и по бокам.

– Эту уже не поджечь, – сказал Теонард. – Магия магией, но сырую и магия не подожжет.

Виллейн буркнул, отворачиваясь:

– Зря стараются. У меня все равно жечь больше нечем.

Ползущую повозку тарана догнали еще и всадники с ведрами в руках, тоже начали выплескивать воду на медленно ползущий таран, а им на смену тут же появляются другие.

На башне в дальнем конце цепочки у барьера Тарнат сказал громко:

– Жечь – это как-то трусливо. Воевать нужно честно.

Теонард поинтересовался с неудовольствием:

– Честно – это как?

– Пусть подъедут ближе, – буркнул Тарнат. – Покажу, я сегодня что-то добрый.

Таран тащат втрое больше людей, чем в прошлый раз, да и сам комель выглядит толще и мощнее, мало того что старый дуб, так еще и оковали торец металлом, а раскачивать начали еще за несколько шагов до заложенного камнями входа.

– Ну, – проговорил Тарнат, – это вот как бы так, говоря по-нашему…

Он отошел к центру, где сложена груда камней, выбрал самый огромный, такой поднимут разве что пятеро мужчин, и, хвастливо вздувая мускулы, поднял и понес, краснея от натуги, но изо всех сил делая вид, что для него это пустячок.

Таран тем временем подогнали к воротам, бревно начало раскачиваться, а Тарнат с усилием перевалил камень через край и шумно выдохнул.

– Ну… как бы хорошо…

Камень понесся вниз, набирая скорость, по наклонной стене покатился, с размаху ударил в повозку с тараном. Раздался треск, во все стороны полетели щепки, обломки досок, шкуры, ремни, а уцелевшие люди с криками, путаясь в ворохе шкур, бросились во все стороны.

Амазонки со сладострастными смешками принялись торопливо расстреливать убегающих, а под обломками разбитого тарана остались задавленные и покалеченные.

Теонард сказал хладнокровно:

– Немного подсохнет, а тогда можно будет просто сбросить факел.

Рядом с ним Лотер взглянул на закатное красное солнце, больше напоминающее раскаленную в гномьем горниле монету, широко зевнул.

– Сегодня ничего не придумают. А утром будет новый день, новые заботы…

Тахаш сказал за их спинами:

– Я на страже, остальные пусть спят. Еще Мелисс посмотрит сверху, от ее глаз ничто не укроется ни днем ни ночью.

– И чародей про нас забыл, – сказала за их спинами Каонэль, быстро дергая кончиками ушей.

– Он сказал, таких сопливых у него много, – напомнил тахаш.

Эльфийка стянула края плаща, но усилившийся ветер с моря с силой распахнул, она стала похожа на гарпию или даже горгону, которая готовится взлететь. Каонэль поспешно запахнула лацерну, любезно одолженную воргом.

– Таких вряд ли… – проговорила она. – Но ладно, будем решать сами. Что-то не вижу Аэлло…

– Она улетела к Булуку, – сообщил Лотер, глядя, как она старательно прикрывает вырез корсета. – Так, на всякий случай. Интересуется, заодно проверяет, не заснет ли он, когда придет последний бой.

– А Грагрх?

– Обещает его разбудить.

Подошел Виллейн, прислушался, потрогал амулеты на груди, те звякнули, как деревянные безделушки. Теонарду показалось, что мелкинд опечален не столько осадой, как погасшими амулетами.

– Не набрали магии?

Виллейн покачал головой.

– Ни один.

– А вот тот? В нем вроде бы искорка.

– У тебя зоркий глаз, – сказал Виллейн с одобрением. – Могу взять в ученики, если хорошо попросишь. Сперва будешь подметать и мыть посуду, но потом, возможно…

– Как с этим, – прервал Теонард, – что искрится?