осудите, если я тут полежу немножко, пока народ не хлынул. Что-то я устала, на меня сегодня столько всего свалилось! Пусть это пока побудет лежанкой, пока мы не узнаем ее точного предназначения. Коротковато немного, но я коленки подогну… А вы пошарьте в печке, может, там тайник какой. Откуда-то же взялись эти золотые монеты, что Вольдемар подобрал.

– Если не врет, что на земле подобрал, – засомневалась вдруг Люся.

– Не врет! На него не похоже, – как обычно, видела Зоя в людях только хорошее.

– Ой-е-ей! На рыбаков тоже не похоже, которые друга потеряли!

– Золото, Зайка, людям глаза туманом застилает!

– Точнее, ослепляет.

– И совести лишает!

Зоя Васильевна вздохнула и, внутренне содрогаясь, – вдруг в темной глиняной глубине притаился каракурт, фаланга или степная гадюка – сунула руку в жерло средневекового отопительного прибора. Там не оказалось никого и ничего – она тщательно обшарила все стенки и выемки.

Людмила Петровна тем временем поднимала крышки сундуков – они не были заперты и оказались абсолютно пустыми. Да и как могло быть иначе, если полиция тут все обсмотрела. Извертевшаяся на лежанке в поисках удобной позы Людмила Ивановна наконец, устроилась.

– Девочки, благодать-то какая! И стены такие прохладные, не раскалились! И кондиционера не нужно! – и Мила нежно провела рукой по стене сверху вниз. Рука ее скользнула за лежанку – оказывается, она была так устроена, что вплотную к стене не примыкала. Эта щель была совершенно незаметна при царящем в комнате полумраке, если не улечься, как Мила, да еще и не заглядывать за нее. Мила опять ойкнула.

– Ну что, опять чем-то укололась? – с легким раздражением поинтересовалась Люся. – Ойкаешь с утра самого, прямо привычкой это у тебя становится.

– Тут что-то есть! – шепотом сказала Мила.

Втроем в этой щели нечего было делать, да Мила бы и не подпустила никого. Она была в кураже и не боялась ни каракуртов, ни гадюк. Ни одна гадина не посмела бы тронуть ее сейчас.

Пыхтя и чертыхаясь, она выволокла, наконец, на божий свет плотный черный пластиковый мешок, разорванный в нескольких местах. То ли его порвали, когда заталкивали в эту щель, то ли Мила в своем рвении переусердствовала. В разрывы проглядывало бахромой грязное полотно бывшего белого цвета, тоже порванное. В эту дырищу, когда Мила сволокла свою добычу на земляной пол, посыпались монеты и кольца.

– Вот таким образом Вольдемар и обнаружил монеты, – торжественно подвела итог Мила. – Когда мешок заталкивали, они в дырку высыпались. Дыра-то тогда меньше была, это я ее увеличила.

Как будто без нее это было непонятно! Почему-то у женщин побежали вдоль позвоночников мурашки. Где-то раздавались приближающиеся голоса – Тахир закончил рассказ и отпустил своих подопечных бродить по городу. Человеческие существа были близко, но в них могли таиться как защита, так и опасность.

– Мила, Люся, – сказала Зоя Васильевна, – становитесь у входа и никого не пускайте! Я звоню Бурлакову. Он где-то здесь, неподалеку.

– А что говорить-то?!

– Да что хотите, боже мой! Технический перерыв, производственная необходимость, взрывное устройство!

Люся беспомощно огляделась – вокруг не наблюдалось ни какой-нибудь палки, ни даже обломка кирпича. Она чувствовала, что толпа туристов может стать неуправляемой в законной жажде любознательности, если мешать ее удовлетворить. За свои-то уплаченные кровные. Снесут и сомнут, и даже не заметят.

Тогда она решительно схватила Зоину сумку, с многострадальной бутылкой минералки внутри, так и не распечатанной. Мила, в скудном арсенале которой были только ее габариты, выпрямилась и стала еще выше, и плечом к плечу они встали у входа, застыв, словно гранитный монумент.

«Но пасаран!» – было написано на их мужественных лицах.

Верблюда спросили, что лучше: подъем или спуск? Он ответил: есть еще третья мерзость – грязь

Его жизнь теперь протекала ночью. Он скользил по обочине утоптанной грунтовой дороги в тени ив, вязов и тополей, растущих по берегу, чтобы не быть замеченным. Хотя, если бы даже и вышел на дорогу, кому тут было его замечать глухой ночной порой?

Он рыскал шакалом по окрестностям, присматриваясь и обживая их. Он еще не решил, нравятся ли ему эти места, хочет ли он здесь остаться на житье. А если вдруг останется, то надолго ли. Перекати-поле по натуре, кочующий по миру всю сознательную жизнь, он не был связан никем и ничем. Почти.

Не нашлось женщины, сумевшей его привязать. Дети, если и бегали где-то, он о них не знал. Родственные связи были давно оборваны. Жил, где хотел и сколько хотел, и снимался с обжитого места, когда приходило желание или возникала необходимость.

Необходимость эту он чувствовал заранее, интуиция не подвела его ни разу. Не интуиция, а, скорее, звериное чутье.

Но, видимо, пришла уже пора осесть, упорядочить свою жизнь. Остановиться, оглянуться, как говорится. Обзавестись бумажками, что так необходимы для жизни в российском социуме, всеми этими полисами, СНИЛсами и прочим… А то и в больницу не попадешь, если нужда вдруг возникнет.

Хотя на здоровье он не жаловался, но большая часть жизненного пути уже пройдена. Рано или поздно – а такая нужда возникнет. Где осесть, в каких местах завершать предначертанный ему небесами срок, он никак не мог решить: в предгорьях ли Урала, где прожил немало лет, в поволжской ли полупустыне, откуда были родом его далекие предки, в горах ли Алтая, где прошли детство и юность?

Однозначно, ни в каком заморском краю, которых он тоже повидал немало, доживать он не хотел. Не из патриотических соображений и не из романтических переживаний – вроде того, что хочет лечь в родную землю. Все это было ему не свойственно.

Да, жизненный путь его был совсем не гладким, не накатанная дорога, а спуски и подъемы, кочки да выбоины, взлеты и падения. Любимчиком фортуны его уж никак нельзя было назвать, в отличие от некоторых, везунчиков от рождения. Чужие края повидать-то он повидал, да денег не скопил, а кому он там нужен без денег, в старости да в немощи?

Ошиблись родители с именем, нарекая его. Он и здесь-то никому не нужен. Но были у него кое-какие соображения, он сюда прибыл недаром. Что из этого путешествия выйдет, зависело от ряда причин.

А пока он «шифровался», старался не мозолить глаза местным, чтобы не начали узнавать раньше времени. Хотя в селе от людских глаз особо не спрячешься, но в летнюю пору с этим все же попроще. Много приезжих: родственники, пожаловавшие в гости целыми семьями и ставшие здесь уже почти чужаками, туристы-дикари, городские рыбаки, облюбовавшие берег… Ерики весной