– хоть и не Волга, но полноводные, как настоящая река. Говорят, в ином ерике нынче рыба лучше ловится, чем в матушке-Волге.

Он – один из приезжих… Повезло с жильем. Нашел одинокую бабку: полуслепая, полупомешанная. Помимо условленной платы он покупал ей продукты, она чего-то там готовила себе, пыталась и его угощать. Он неизменно отказывался по причине несуществующей язвы – брезговал, откровенно говоря. Да и не хотел лишний раз рисоваться: насколько там она слепая?

И не глухая, однозначно, и язык исправно работает. По селу шастает, с соседками язык чешет, для этого особого ума не требуется. Как встретились две-три, так и зацепились языками на полдня.

Огород у бабки был заброшен, к счастью, зарос бурьяном и камышом, а то пришлось бы еще и в огороде возиться, помогать. Как же, мужик в доме появился!

Хозяйка говорила по этому поводу, что давление в последнее время совсем замучило, но, глядя на ее уклад, квартирант подозревал, что ее и смолоду что-нибудь да мучило. Грязновато жила, да ему-то что за дело?

Он поселился в летней кухне, тоже заброшенной. Сам разобрал там хлам после зимы, вычистил, вымыл окна и пол, набил на окна противомоскитные сетки, перемыл какую-никакую посуду. Жить стало можно.

Уходил из дома с рыболовной снастью еще затемно, затемно и возвращался – без улова, поскольку рыбачить не любил, не умел и не собирался. Снасть была для отвода глаз.

Попервоначалу бабка интересовалась, где же улов. Он отбояривался тем, что продал на берегу туристам, и презентовал ей взамен купленную атлантическую сельдь и колбасу. Вроде того, что лучшая рыба – это колбаса. Иногда она намекала, что страсть как любит ушицу из окуньков, подлещиков или буффалят. Он ей резонно возражал, что рыбу-то некому чистить да потрошить: сама бабка плохо видит, а он не приучен, да и не любитель рыбы, только ловить может.

Постепенно пришли к взаимопониманию и сосуществовали вполне мирно – неряшливая полубезумная старуха и ее не менее странный квартирант-отшельник. Они днями не видели друг друга и только изредка сталкивались во дворе. Тогда он приглашал хозяйку на чай к себе и выспрашивал новости. Для него, одинокого волка, такая жизнь соответствовала планам и настроению.

А ночами он рыскал по окрестностям, тенью скользил вдоль дороги, подбирался к палаткам и кострам туристов да рыбаков. И слушал, вдруг что-то прозвучит полезное для него. Добирался не раз и до бутафорского средневекового города, и до города кочевого, расположившегося немногочисленными юртами вокруг кирпичного.

Кочевой его интересовал особенно. В некоторых юртах жизнь не замирала даже ночью. В «караван-сарае» – мини-гостинице – всегда жило несколько постояльцев. Жили рыбаки, не имеющие собственного средства передвижения, а, следовательно, палатки и прочего сопутствующего барахла, и прибывавшие автобусом. Жили туристы-романтики, любители посиделок у костра в ночной степи с пивом и гитарой.

В чайхане ночевал сторож – могли ведь найтись любители из окрестных сел покуситься на запасы спиртного. Иногда там оставалась ночевать уборщица, поздно закончившая работу и не желавшая переться одна по ночной дороге домой, в село.

Он резонно полагал, что страх перед ночной дорогой у нестарой еще уборщицы несколько утрирован, если принять во внимание, что и один из сторожей был еще нестар и весьма крепок. Странным образом поздние окончания уборок и последующие ночевки уборщицы в чайхане совпадали с дежурствами именно этого сторожа. Мужа, что ли, нет у нее? Или он – полный дебил?

В юрте ремесел, ну то есть, в той, где мужик на станочке штамповал сувенирные монетки и еще какую-то дребедень, хозяин – мужик этот по имени Шурик – жил постоянно. Видно, из приезжих, не местный. Вот же головы у людей работают! Придумал способ зарабатывания денег, нашел, так сказать, свою нишу в туристическом бизнесе.

Да и вообще, народ в кочевье подобрался смекалистый и рукастый. Даже лампочки и холодильники у них тут работали, сначала от движков-генераторов, а потом, когда городок разросся, – от протянутой со стороны Порохового полноценной воздушной линии проводов. Ну чем не жизнь?

Кирпичный Сарай-Бату на ночь запирался воротами – простыми деревянными, но внушительными. На ворота вешался замок, столь же внушительного вида. Наверно, опытному взломщику не составило бы труда его открыть, но что там искать, в этом игрушечном киношном городе? Чем поживиться, даже если бы нашлись желающие проникнуть в него?

Поэтому охранник – местный житель, естественно, – заперев ворота, едва начинало темнеть, уходил домой в село. Другой ночевал в одной из юрт.

Да, местным здорово повезло с этим стихийно возникшим туристическим объектом. В селе, пожалуй, теперь совсем не было безработных, все были при деле. По словам его хозяйки, – спасибо председателю сельсовета Порохового. Хромосов его фамилия, кажется. Предприимчивый мужик, подсуетился. Вот только кто у него теперь на полях помидоры да арбузы выращивает?

А в том, что в Сарае поживиться нечем, он имел случай убедиться. Обходя стены города, приметил в торцевой стене малозаметную дверь, выкрашенную коричневой, выгоревшей уже краской, а потому сливающуюся с остальной рыжей, обмазанной глиной стеной.

Зачем эту дверь здесь навесили – непонятно. Может быть, пожарники, принимая объект, настояли, что нужен запасной выход?

В этой двери замок был врезной, и ему не составило труда в одну из ночей открыть его. Просто так, из любопытства. По части открывания замков он был дока, как и по многим другим частям. Способностями его Аллах не обидел, наградил бы еще везением!

Надо же было ознакомиться с местными достопримечательностями. Зря что ли он перся сюда из такой дали? – так он сам подсмеивался он над собой, открывая дверь.

Побродил по городу с фонариком. Ничего интересного внутри не было. Даже лотки, с которых утром будут торговать всякой всячиной, не убирались. А зачем?

И всё же. То посещение не было напрасным. Оно пригодилось ему впоследствии.

Это был конец мая. Он только что обосновался у бабки и начинал свои ночные блуждания, не решаясь еще приступить к тому главному, зачем приехал. И вот тогда же выпала ему одна интересная ночь, прямо скажем, насыщенная событиями.

Православные праздновали большой праздник – Троицу. Отмечали преимущественно дома, поэтому рыбацких палаток на берегу было на удивление мало. Из Порохового глухо доносились пьяные голоса – сельчане пели песни.

Он скользил вдоль дороги в тени деревьев и услышал приближающиеся приглушенные голоса. Ночь была лунной, темнота не кромешной, и он уже присмотрелся – да и вообще, всегда видел хорошо в темноте. Такая особенность зрения.

Показались две мужские фигуры. Тот, что повыше и покрупнее, нес что-то вроде сумки.