Таванн лгал. Такого приказания он не отдавал. Но если бы Монтескье сказал сейчас об этом, то, во-первых, ему бы не поверили, а во-вторых, Таванн впоследствии сжил бы его со свету, если до того король не отправит его на галеры. К тому же дело оборачивалось выгодной стороной и для самого Монтескье. Рассудив так, капитан, не моргнув глазом, ответил:

— Это так, но города не оказали нам помощи, а их старейшины объяснили это тем, что у нас достаточно и своих солдат, в то время как им самим нужны люди для отражения возможного нападения гугенотов.

— Это необходимо проверить, — произнес кардинал Лотарингский. — Если окажется, что дело обстоит действительно так, мы снимем подозрения с господина Монтескье. Позвольте, сир, я отдам необходимые распоряжения?

Король кивнул.

— Господин Нансе! — крикнул кардинал.

В дверях тут же показалось непроницаемое лицо начальника дворцовой стражи.

— Немедленно пошлите человека в Осерр и Отен. Пусть выяснит, действительно ли к их городским старшинам обращались с просьбой о помощи людьми солдаты, стерегущие западную границу Бургундии. Как только узнает, пусть тотчас возвращается.

Нансе поклонился и исчез.

Капитан почувствовал, как сердце его проваливается. Этого он не предвидел и в отчаянии взглянул на маршала, ожидая, что тот поможет ему, но лицо Таванна было безучастным, ни один мускул на нем не выдал ни его мыслей, ни его волнения. И Монтескье понял, что он пропал, если не случится нечто, что поможет ему выкрутиться из создавшегося положения. Между тем Карл Лотарингский продолжал развивать свою мысль:

— И тем легче будет перенести это подозрение на капитана Лесдигьера, ведь, по утверждению Монтескье, именно ему пришла в голову эта дурацкая мысль с дозорным отрядом. Не кроется ли за этим нечто большее? Не было ли это подстроено специально? Ведь Лесдигьер в прошлом гугенот! Кто даст гарантию, что он тайком не помогает своим бывшим собратьям по оружию и что все происшедшее — не его рук дело?

Монтескье сразу же понял, если Лесдигьера потянут к ответу, то, стараясь выгородить себя, тот расскажет, как он, Монтескье, бездумно оголил границу у графства Шароле во время ложной тревоги, а затем не бросился в погоню за гугенотами у моста Ла-Шарите, как советовал ему Лесдигьер, а стал дожидаться подхода Таванна, что и позволило гугенотам оторваться на значительное расстояние, а потом и вовсе скрыться за стенами Ла Рошели.

О том же думал и Таванн. Ведь Лесдигьеру ничего не стоит сказать, что вместо обещанных полторы тысячи солдат Таванн выделил им меньше тысячи. А когда сообщит, сколько времени они с Монтескье дожидались Таванна, то сразу станет ясным, что маршал особенно не торопился, в противном случае он смог бы догнать гугенотов у Пуатье или Сен-Максана. Дело в том, что солдаты маршала с его молчаливого согласия рассредоточились по деревням и занялись откровенным грабежом местного населения, ибо давно уже не получали положенного жалования и были голодны. На самом же деле их деньги лежали в сундуке у Таванна вот уже десять дней и вряд ли когда-нибудь перекочевали бы в карманы солдат.

И они оба, Таванн и Монтескье, тут же рьяно бросились в защиту Лесдигьера. По словам Монтескье выходило, будто бы затея с дозорным отрядом — дело рук его самого. Он не забыл рассказать о том, как католики Бургундии, вопреки желанию Лесдигьера, посылали своих людей за помощью к нему в отряд и как ни один из них не вернулся обратно, что и послужило причиной промедления в соединении отрядов обоих капитанов. Скорее всего, именно среди них были шпионы. Он упомянул также о том, как Лесдигьер рвался переправиться через Луару и броситься в погоню за Конде, но он, Монтескье, решил не рисковать людьми и дождаться подхода основных сил.

Таванн также постарался отвести подозрения от Лесдигьера, уверив собравшихся, что именно он, Лесдигьер, послал своих людей к нему за помощью, а также назвал имена тех, по чьей преступной халатности было упущено столь драгоценное время, когда Монтескье давно мог быть рядом с ним, и они бросились бы за беглецами.

— Ну вот! — вскричал Карл. — Я так и думал, что мсье Лесдигьер рьяно несет королевскую службу и совершенно невиновен, несмотря на недружелюбные высказывания не которых в его адрес. Полагаю, так думают все собравшиеся. Не правда ли, господин кардинал? Но, глядя на ваше лицо, можно подумать, будто вы только что побывали в руках у Демошареса.

Кардинал что-то пробормотал в свое оправдание, но его уже мало кто слушал. В конце концов, присутствующие уверились в полной невиновности Лесдигьера, и только Карл Лотарингский продолжал хмуриться.

Наконец, когда допрос был окончен, Екатерина сказала:

— Господин Монтескье, мы не снимаем с вас вины за содеянное, и отныне вы будете находиться под строгим наблюдением маршала де Таванна. Только героическим поступком во славу римско-апостольской веры вы искупите свою вину, и, когда это случится, мы снимем с вас все подозрения.

— Что же я должен сделать для этого, ваше величество? — пролепетал Монтескье.

— Убить одного из вождей гугенотов и принести нам его голову! — воскликнул Карл Лотарингский. — В противном случае вас неизбежно ждет наказание вплоть до отсечения головы. Вам понятно, капитан?

— Монсеньор, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть ваше доверие!

— Ступайте, господа, — махнула рукой Екатерина, — и помните, что король ждет от вас героических поступков во славу святой веры.

Оба раскланялись и вышли. Таванн тут же подозвал к себе одного из офицеров:

— Девальт, вы немедленно отправитесь в Бургундию. На дороге вы встретите всадника; убедитесь, что он едет в Осерр и Отен, и убейте его! Потом возвращайтесь, завтра мы выступаем на юг.

Офицер взмахнул шляпой и исчез.

— А потом? — спросил Монтескье. — Что будет потом?

— Это уже не ваше дело, капитан. Я буду действовать через своих людей. Вы же думайте, как лучше исполнить поручение, данное вам кардиналом. Это в наших интересах, как вы понимаете.

— Я убью этого Конде! — воскликнул Монтескье, сжав кулаки. — Клянусь крестом Иисуса, я убью его, мсье!

— Похвальное стремление, капитан, — криво усмехнулся Таванн, — но сначала доберитесь до него.

Когда Таванн и Монтескье ушли, кардинал продолжал «наступать» на Лесдигьера, ибо этот человек давно уже не давал ему покоя.

— Чего ради эти двое его защищают? — заговорил он. — Уж не думаете ли вы, государыня, что он и в самом деле столь чист, как они пытаются убедить нас?

Королева долгим взглядом посмотрела на него:

— А почему бы мне так и не думать, ваше преосвященство? Всем известна ваша давнишняя неприязнь к этому молодому человеку, вот вы и ищете теперь повод обвинить его в вероломстве. Прошлое давно забылось, сейчас он католик, добрая половина королевства ежедневно меняет веру, чего же вы хотите от него?

— Но задумывались ли вы над тем, что послужило причиной к такому шагу с его стороны?