— Она рассмеялась:

— Да разве все придворные дамы хранят верность своим мужьям? Святой отец, видимо, вы никогда не бывали при дворе, и не знаете его нравов. И потом, откуда у вас такая уверенность? Вы что, держали свечу у нашего ложа любви, когда мой бывший муж был в отлучке?

— Смелые слова, которые не могли не взбесить палача. Камилла поняла это по воцарившемуся молчанию и пожалела, что не сдержалась. Нужно было сослаться на деяния Христа, там есть об этом.

— Вы богохульствуете над святой церковью и ее слугами, — ударил по столу иезуит, — а также отрицаете очевидное перед лицом Господа нашего, что вынуждает меня применить к вам дополнительные меры воздействия!

— И монах снова записал: «Упорствует, отрицает…». И вновь вопрос:

— Для чего господину Лесдигьеру нужны были ваши деньги? А ведь именно ради этого он и женился на вас. По нашим сведениям, вы отдали ему восемьсот тысяч ливров. Для какой цели?

— Он собирался восстановить разрушенное поместье своих родителей.

— Мы навели справки и узнали, что никаких восстановительных работ там произведено не было.

— На это требуется время, святой отец, я думаю, за несколько дней не построить новый замок. Собор Богоматери строился почти целое столетие…

— Ложь! Он отдал эти деньги еретикам, восставшим против богоустановленного порядка и римской церкви!

— Об этом спросите у него самого, мне по этому поводу ничего не известно.

Еще с четверть часа продолжался допрос, но Камилла не сказала больше ни слова.

Тогда ее отвели в одну из камер подвала, где ее взору предстали орудия пыток и палач, разжигающий жаровню и поджидающий свою жертву. Камилла затрепетала и поняла, что сейчас начнется самое страшное.

Кардинал, войдя в камеру пыток и поморщившись, повернулся к иезуиту:

— Надлежит согласовать наши действия с королем.

Боюсь, он будет недоволен этими мерами, принятыми по отношению к одной из его придворных дам. К тому же она католичка.

Карл Лотарингский знал, что говорит. Ему живо припомнилась недавняя размолвка с Екатериной Медичи. Ей может не понравиться его самовольство; вызывать гнев королевы он не хотел.

— Еретики не могут быть истреблены, — сказал Баррес, — если останутся безнаказанными их укрыватели и защитники. Что касается светской власти, то мы действуем согласно булле папы Иннокентия IV, разрешившей применение пытки к заблудшим и упорствующим. И коль скоро баронесса признается во всем, то будет обвинена в ереси как жена еретика. В худшем случае ее ждет костер, в лучшем — заключение в монастырь с конфискацией имущества, которое не может быть оставлено мужу, ибо он еретик.

— Да, но ведь он еще на свободе.

— Успокойтесь, ваше преосвященство, мы доберемся и до него, благо теперь он католик, тем легче будет сделать это, ибо он не подозревает о своей участи. Что касается короля, то вряд ли ему захочется обострять отношения с папой, стоит последнему пригрозить отлучением тому, кто не содействует деятельности святой инквизиции. Наша роль сводится к вынесению приговора, светская же помощь в данном случае состоит в организации казни.

— Но вы оперируете понятиями XIII столетия, когда священный трибунал, опираясь на папские буллы, мог действовать подобным образом.

— С тех пор еретиков стало меньше, — возразил иезуит, — ибо требования к искоренению ереси остались прежними и по сей день, а прав комиссии по расследованию или священного трибунала никто не умалял. Каковыми они были в XIII веке, таковыми останутся и в дальнейшем, хвала Господу нашему.

Кардинал замолчал. Теперь он был спокоен, зная, что в случае недовольства короля его гнев падет на голову инквизитора, а не на его собственную. И поскольку Баррес в данном случае обладал большей полнотой власти, нежели он сам, ибо действовал согласно устава своего Ордена и указаний папы, то кардинал решил больше не вмешиваться, предоставив все «воле божьей».

В тот же день, когда баронессу привезли под конвоем в монастырь Нотр-Дам, какой-то нищий оборванец волею случая оказался у ворот дворца Монморанси как раз напротив ограды, разделяющей расположенный с другой стороны улицы монастырь кармелиток и прилегающий к нему фруктовый сад. Стража заметила нищего и приказала его убраться отсюда подобру-поздорову, ибо здесь не церковь и подаяния не дают. Неожиданно оборванец огорошил стражников просьбой позволить ему увидеть герцога Монморанси и поговорить с ним по важному делу. Его подняли на смех и пригрозили побить палками, если он по-прежнему будет торчать столбом у ворот. Но нищий оказался упрямым, он отошел подальше и принялся ждать, расхаживая вдоль ограды дворца.

Через четверть часа к особняку подъехал всадник и спешился. По его одежде легко было распознать гвардейского офицера, и нищий тотчас же поспешил к нему.

— Чего тебе надо? — спросил офицер бродягу, загородившего проход.

— Ваша милость, умоляю вас, выслушайте меня, — заторопился тот, боясь, как бы офицер не ушел. — Речь идет о важном деле, касающемся одного из ваших капитанов.

— Вот так-так! — произнес Бетизак, отдавая поводья слуге. — И что же это за важное дело?

— Я хотел бы сказать об этом лично герцогу.

— А почему не самому королю? — рассмеялся Бетизак, отодвигая оборванца в сторону рукой в кожаной перчатке.

— Не смейтесь, ваша милость, я не шучу, — не отступал бродяга, — речь идет о его жизни.

— О жизни капитана? — остановился Бетизак. — Кто же это?

— Его зовут Лесдигьер.

Бетизак схватил бродягу за ворот рубахи:

— Тебе что-нибудь о нем известно? Говори!

— Его жене, а значит, и ему самому угрожает большая опасность. Остальное я скажу герцогу лично.

— Маршала нет в Париже, но, если твоя весть столь важна, как ты говоришь, я передам ее принцессе Диане, его супруге.

— Проведите меня к ней, сударь, и, честное слово, вам не придется пожалеть об этом.

Бетизак поглядел на него долгим, изучающим взглядом, решая, стоит ли поступить так, как просит оборванец, потом крепко прихватил его за локоть и со словами: «Берегись же, если герцогиня останется недовольна твоим сообщением!» — потащил во дворец.

Диана писала письмо королеве Английской, когда слуга доложил, что ее желает видеть офицер замковой стражи. Она отложила в сторону письмо.

Вошел Бетизак, ведя с собой нищего.

— В чем дело, Бетизак? — спросила Диана Французская. — И что надо здесь этому человеку?

— Ваше высочество, он хочет сообщить вам нечто важное, но поскольку дворцовая стража его не пропускала, я счел своим долгом самолично привести его сюда.

Принцесса с любопытством оглядела бродягу, а он, растерявшись от неожиданности, от великолепия обстановки, куда он, судя по всему, впервые попал, не мог произнести ни слова и только во все глаза глядел на герцогиню Монморанси, которую никогда не видел, но о красоте, которой много слышал.