Парни снова переглянулись, на этот раз — радостно.

— Есть, есть! — закричали они хором. — Наш господин, почтеннейший синьор Гвидо Сильвестри будет рад видеть вас, уважаемые господа музыканты!

Немного подождав внизу, в довольно-таки узком зале, приятели, а следом за ними — и Кызгырлы, поднялись по крутой лестнице на второй этаж, где их уже с нетерпением дожидался хозяин дома, пресловутый Гвидо Сильвестри — сухонький старичок с белой реденькой бородкой и обширной лысиной, на которую он тут же надел тюрбан. На шее старичка, поверх длинной бархатной куртки, сияла толстенная золотая цепь, кривые подагрические ноги смешно обтягивали модные штаны – чулки — левая штанина (или чулочина) была в желто-синюю полоску, правая — в красно-белую клетку. Острые носы башмаков загибались вверх так круто, что их приходилось привязывать к щиколотке тонкими серебряными цепочками.

— Однако, — удивленно покачал головой Лешка. — Ну и лыжи! Интересно, как он в них ходит?

— Приветствуем тебя, о почтеннейший! — с поклоном произнес Владос.

Лешка тоже вежливо кивнул, а Кызгырлы — дурачина — так и стоял со своей домрой, как пень.

— Ты странно говоришь, — вместо ответа проскрипел старик. — Слуги сказали, что вы — итальянские музыканты. Но вы никакие не итальянцы, — он зло прищурился. — Обманщики!

— Мы никого не обманывали! — гордо заверил грек. — Разве ж мы говорили твоим слугам, что итальянцы? Нет! Мы только сказали, что мы из Италии, но ведь не каждый, кто там живет, итальянец.

— Мудро ты рассуждаешь, парень, — Гвидо Сильвестри покачал головой. — В каком же городе вы жили?

— В Неаполе!

— В Неаполе? Так вот откуда твой странный говор! — губы старика презрительно скривились. — Неаполь — никакая не Италия! Так, деревня… Ну и что вы будете петь?

— Песни, почтеннейший синьор!

— Я понимаю, что не молитвы. Ну, что стоите? Пойте, раз уж пришли, а я послушаю.

Лешка вышел вперед и, обернувшись к Кызгырлы, махнул рукой:

— Играй!

— Не могу, одна струна сорвана! — через Владоса предупредил надсмотрщик, надо сказать — довольно запоздало.

— Ну и что? — усмехнулся юноша. — Играй на оставшихся двух!

— На двух? Хмм… А что играть-то?

— Да все, что хочешь. Бренчи себе на одной ноте — трям-брям, трям-брям — ну, как на «Фабрике звезд».

— Йэх, — совсем как бригадир Михалыч вздохнул Кызгырлы и, сев по-турецки на пол, ударил по струнам.

— Жанна из тех королев, — громко запел Лешка, — что любит роскошь и ночь!

Хотя слушателей было мало — старик и несколько слуг — юноша даже несколько волновался, все ж таки он пел со сцены второй раз в жизни. Первый раз было лет пять назад, в оздоровительном лагере, и тогда вышло неплохо, а значит — и сейчас получится.

— Слышишь, Жанна-а-а!

— В этой грустной песне поется о девушке, которая искала себе жениха, — усевшись рядом с хозяином дома, бесстрастно «переводил» Владос (над «переводом» друзья думали почти всю ночь). — Ей не нужны были молодые дурачки — слишком уж они глупы…

— О, да-да, очень верно подмечено, — закивал старик.

— И не нужны были бедняки — ибо они тоже не отличаются особым умом.

— То так!

— А вот люди опытные, уже пожившие — совсем другое дело!

— Вот-вот! И что, что эта девушка, нашла она своего жениха?

— А вот об этом — следующая песня!

Я свободе-е-ен,

Словно птица в небесах!

— О, как прекрасны белые пальцы Гюльнуз!

Я свободен,

Я забыл, что значит страх…

— Как строен ее стан! Как черны брови! Уши ее — словно морские раковины, а глаза — словно звезды. Лицо — как молодая луна. И лицо это печально. Скучает Гюльнуз у себя в далекой горной деревне. Хоть отец ее и богач, но… Несчастная девушка так мечтает жить в красивом доме, в большом и шумном городе!

— Гюльнуз… постой-постой! Я, кажется, о ней слышал!

— Мы тоже бывали у нее в гостях, и эти все песни — о ней.

Холодное тело к воде я поднес…

— Однажды к Гюльнуз прислал сватов молодой джигит Джульбарсы…

И в лодку ее положил…

— Молод и глуп этот Джульбарсы, — решила Гюльнуз. — Вот, если б он был опытным и богатым. И бархатный костюм его украшала бы золотая цепь…

— О-о-о! какие хорошие песни!

— И ночью он бы не лез со всякими глупостями, а спокойно б себе спал…

— У-у-у! Как верно замечено!

— У молодых ведь одна похоть на уме. Как им верить?

— Вот именно!

— Иное дело — пожилые, солидные люди — истинная надежда и опора для молодой неопытной девушки.

Лешка уже заколебался петь, уж и слова позабыл, начал все песни по новой… А хитрый грек все болтал, болтал, болтал…

Хозяин до того расчувствовался, что даже оставил гостей на обед. И, надо сказать, обед был более чем приличный — Гвидо Сильвестри не поскупился.

— О, Гюльнуз, Гюльнуз, — потягивая из серебряного кубка вино, качал головою старик. — Как бы я хотел помочь этой чудесной девушке!

— Она сейчас здесь, синьор.

— Как здесь? — Гвидо Сильвестри расплескал вино.

— Ее пригласил в гости Каллос Каридис, купец.

— Каллос Каридис? Этот поганый работорговец?! Гюльнуз что, сошла с ума?

— Она просто ищет приличного жениха. Опытного, пожилого, небедного… ну и чтоб без всяких ночных глупостей. Ей сказали, что Каллос Каридис как раз такой.

— Да он же известный скупец! — не на шутку разволновался престарелый хозяин дома. — Нет, он не пара для умной молодой девушки, совсем не пара… Вот что! А нельзя ли устроить так, чтобы Гюльнуз пришла в гости ко мне?!

— О нет, нет. Это совсем невозможно!

— А все-таки?

— Гм… ну… Знаете, нужны средства… Ну, там, подкупить слуг и все такое…

— Я готов платить!

— Ну что ж, — Владос подмигнул Лешке. — Пожалуй, попробуем… Но пока ничего не обещаем.

Все уже почти сладилось! А вот на фелюке приятелей ждал неприятный сюрприз.

Гюльнуз неожиданно пошла на попятную.

— Стать женой плешивого старика… Фи! Пожалуй, я лучше вернусь.

Лешка усмехнулся:

— Владос, скажи ей, что ее никто и не держит. Только не думаю, что ее папаша сыщет лучшего жениха. Нет, кабы она сама выбирала… Но здесь, у вас, такое невозможно даже представить. Так что — хрен редьки не слаще. Короче, мы свое дело сделали. Пускай возвращается, если хочет коровам хвосты крутить на колхозной ферме! А ведь могла бы жить, как в сказке! Молодая вдова! Особняк! Пароходы! Тьфу-ты… Корабли. Рядом — верный Кызгырлы в белых шальварах. Счет в крутом банке. Не жизнь — песня!