Ровно в десять утра начальник отдела полковник Гордеевсобрал отбывающих «режим» сотрудников у себя в кабинете.

– Раз все равно сидеть и дурака валять, займемсяделом, – оптимистично заявил Виктор Алексеевич. – Отлучаться невелено, так что будьте-ка любезны, дорогие мои, подготовить все документы,которые за вами числятся. Отчеты о командировках, о задержаниях, планы работыпо каждому делу – чтобы все было в ажуре. Особое внимание – делам. Розыскныедела ведете плохо, я в этом уверен. Я вам, дети мои, доверяю, но подозреваю,что вы моим доверием беззастенчиво пользуетесь. Поднимите руки, у кого в работеесть хоть одно оперативно-поисковое дело? Такое, как полагается, чтоб снаружикорочки с номером, а внутри бумажки правильные подшиты. Ладно, не старайтесь,мускульную силу не тратьте зря, знаю, что у половины из вас таких дел нет.Работу вы ведете, а бумажки писать вам лень или время выкроить не можете, а нукак проверка нагрянет? Кому вы там будете объяснять, что вы хорошие, ноленивые? Короче, тем, кто вчера тут сидел, я все это уже сказал, теперь вашаочередь. Садитесь за столы и занимайтесь писаниной. Через два часа, это, сталобыть, в 12.30, Каменская и Коротков будут отчитываться по делу Параскевича. В13.30 жду Лесникова и Селуянова с материалами по взрыву в банке. В 15.00 ровноДоценко, Селуянов и Коротков поведают мне душераздирающую повесть о том, какони пытаются поймать подонка, который убивает и насилует мальчиков. В 19.00 всебумажки, про которые мы тут с вами разговоры разговаривали, должны быть у меняна столе. В 21.00 принесете мне все оперативные дела, которые должны выглядетькак конфетки. Еще раз повторяю, из здания, или, чтоб вам было понятно, израсположения части, отлучаться нельзя до 10.00 завтрашнего утра. Домой спатьпойдет только Каменская, приказом министра предписано женщинам на ночь неоставаться. Если кому-то позарез куда-то надо, придете ко мне, вызвоним из домакого-нибудь на замену, только после этого поедете. Приказ есть приказ –тридцать процентов личного состава должно находиться в расположении части.Вопросы?

Сам Гордеев был бледным и уставшим. Настя знала, что свечера пятницы он отсюда не уходил, разбил весь личный состав своего отдела натри группы, составил график дежурств, но сам бессменно сидел в своем кабинете.В нем же и спал, доставая из стенного шкафа раскладушку, подушку и одеяло.Настя понимала, что острой необходимости в этом не было, обстановка в городебыла совершенно обычной, без особого напряжения, и Виктор Алексеевич вполне могбы бдеть по очереди со своим заместителем Павлом Жереховым. Но точно так жеНастя понимала, что уйти домой полковник Гордеев не может. Ну не может, и всетут. И не потому, что его кто-то не пускает. Сам не может. А вдруг, не дай бог,что случится? Вдруг, не приведи господь, кандидата в депутаты какого-нибудьгрубо выставят из когорты живых? Или взорвут избирательный участок, как обещалив многочисленных пропагандистских листовках, распространяемых с целью сорватьвыборы. Или еще что-нибудь…

В свой кабинет Настя вернулась вместе с Юрой Коротковым.

– О, сейчас кофейку на халяву выпью, – потираяруки, сказал довольным голосом Коротков, усаживаясь за свободный стол.

– Коротков, – рассмеялась Настя, – когда тыперестанешь быть халявщиком и превратишься в партнера? У меня есть шанс дожитьдо этого светлого дня?

– Надеюсь, – очень серьезно ответил Юра. –Это произойдет, когда господин Мавроди выплатит народу все, что так успешно унего одолжил.

– Понятно. Значит, мне до самой смерти тебя кофе поить.Ты хоть сахар принеси, халявщик.

– Завтра, – пообещал Коротков. – Принесуобязательно. Давай про Параскевича. Я всю прошедшую неделю совсем им незанимался, столько всего навалилось сразу.

– Ладно, не оправдывайся, вспомни, сколько раз ты меняточно так же выручал. А мы с Костей Ольшанским на этой неделе занималисьлюбовью.

– Чего?! – вытаращил глаза оперативник. – Ты– с Костей? С чего это? Да ты с ума сошла, Аська!

– Почему? – удивилась Настя. – Нормальнаяверсия, вполне традиционная, не хуже других.

– Фу-ты, – с облегчением выдохнул Юра. – Ты оПараскевиче. А я уж подумал…

– Слушай, твой цинизм переходит всякие разумные рамки.У тебя, как у собаки Павлова, на слово «любовь» только одна реакция. Вотсмотри, сексуальный маньяк, я кладу тебе в чашку два последних куска сахару, итеперь сам думай, как мы с тобой будем жить до вечера.

– Ну, Ася, я же сказал, завтра принесу.

– Завтра в десять утра ты сменишься и пойдешь домойспать или побежишь на оперативные просторы преступников искать.

– Слушай, не бери меня за горло, – взмолилсяКоротков. – Ну хочешь, я прямо сейчас пойду по кабинетам с протянутойрукой и насобираю тебе полкоробки белых ядовитых кусочков?

– Хочу, – кивнула Настя. – Иди и без сахаране возвращайся.

Коротков покорно взял пустую коробку и вышел. Он знал, чтоНастя требует сахар не из занудства и пустой придирчивости. Иногда у нееначинала кружиться голова, и тогда очень хорошо помогал засунутый за щекукусочек сахара. Кроме того, Настя терпеть не могла, когда какая-нибудь ерундамешала ей сосредоточиться, а отсутствие сахара вполне могло сыграть роль такойвот ерунды, потому что кофе она пила постоянно, и если перед каждой чашкой ейпридется метаться по коридорам Петровки, 38, выклянчивая у коллег и знакомых подва кусочка рафинада, то ничего толкового она не придумает. И ответственностьза такое положение всецело лежала на Короткове, потому что не далее как вчетверг утром он, сменяясь с суточного дежурства по городу, увидел у Настинепочатую пачку сахару и вспомнил, что жена велела ему купить сахар, а онэтого, естественно, не сделал. После бессонных суток он с ног валился, мысль омагазине вызывала отвращение, и он вымолил у Каменской эту пачку под честноеслово, клянясь завтра же принести другую. Ну и, конечно же, не принес.

Вернулся он из своего похода с хорошей добычей и с гордостьюпоставил перед Настей почти полную коробку с сахаром.

– Так что с любовью? – спросил он, усаживаясьпоудобнее и принимаясь за остывший кофе.

– С любовью странно. Я просила Мишу Доценкопобеседовать со Светланой Параскевич, и Миша дает, как говорят американцы,десять против одного, что у Светланы не было любовников. Она производитвпечатление женщины, очень сильно любившей мужа. Знаешь, у нашего Мишани естькакие-то свои приемы. Он уверен, что Леонид Параскевич был для Светланы светомв окне, единственным мужчиной и вообще эталоном практически во всем. Исключениесоставляют отношения Леонида с его издателями. Светлана говорит, что сама онапостроила бы эти отношения по-другому, но Леню нельзя в этом упрекать, потомучто мягкость и податливость, отсутствие способности к жесткому сопротивлениюбыли неотъемлемой чертой его натуры, вроде как оборотной стороной медали, налицевой стороне которой были душевная тонкость, глубокий лиризм, пониманиеженской психологии. Короче, если бы он мог строить свои отношения с издателямитак, как хотелось бы Светлане, то он не был бы великим Параскевичем.