Уехав из Виргинии, Крис отправился на юг, потом свернул на запад и через равнины Техаса и духоту Нью-Мексико и Аризоны добрался до побережья Тихого океана. Поначалу он выполнял свое обещание и каждые несколько дней звонил родителям, но потом стал делать это все реже и реже. Дома он появился всего за два дня до начала осеннего семестра в Эмори. Когда он переступил порог своего аннандейлского дома, родители увидели исхудавшего (за время поездки и без того худой Крис потерял почти четырнадцать килограммов) человека с лохматой бородой и длинными свалявшимися волосами.

«Услышав, что брат вернулся домой, – говорит Карин, – я бросилась в его комнату поболтать, но он уже рухнул на кровать и заснул. Какой же он был худой! Очень был похож на Христа, каким его изображают на кресте. Мама, увидев, во что он превратился, чуть рассудка не лишилась. Она сразу же начала жарить да парить как сумасшедшая, чтобы побыстрее его откормить».

Оказалось, что ближе к концу своего путешествия Крис заблудился в пустыне Мохаве и чуть не погиб от обезвоживания. Рассказ об этой чрезвычайно опасной ситуации очень обеспокоил родителей парня, но найти способ втолковать сыну, что в будущем нужно вести себя гораздо осторожнее, они не могли. «Крису удавалось почти все, за что он брался, – размышляет Уолт, – и в результате он слишком уж переоценивал свои силы. Когда мы пытались отговорить его от какого-нибудь решения, он не вступал в споры. Он просто вежливо кивал головой, а потом делал все по-своему».

«По этой причине я поначалу с ним о безопасности даже не заговаривал. Мы с ним играли в теннис, болтали о том да о сем, но потом я все-таки усадил его поговорить о ненужных рисках. К тому моменту я уже понял, что делать это в лоб – «Ради Бога, больше таких фортелей никогда не выкидывай!» – с Крисом будет бессмысленно. Вместо этого я попробовал объяснить ему, что мы совсем не против его путешествий, что нам просто хотелось бы, чтобы он вел себя поосторожнее и регулярно сообщал нам, где находится».

Как ни прискорбно, но Крис воспринял все эти робкие отцовские советы в штыки. В конечном итоге с момента этой беседы Крис стал еще менее охотно рассказывать родным о своих планах.

«Крис считал наше беспокойство за него проявлением полного идиотизма», – говорит Билли.

В ходе своих путешествий Крис купил где-то большое мачете и ружье калибра 30–06 и отказался расставаться с ними, когда Уолт с Билли повезли его в Атланту обустраиваться в колледже. «Когда мы с Крисом поднялись к нему в общежитие, – со смехом говорит Уолт, – я подумал, что родителей его соседа по комнате тут же инфаркт хватит. В комнату уже поселили парнишку из Коннектикута, на вид явного ботаника из дорогой частной школы, и тут вваливается наш бородатый Иеремия Джонсон, в застиранной одежде, да еще и с тесаком и ружьем для оленьей охоты. И знаете что? Уже через полтора месяца этот ботан вылетел, а Крис пробился в список лучших студентов».

Начался учебный год и, к радостному удивлению родителей, Крису вроде бы очень понравилось в Эмори. Он побрился, постригся и снова вернулся к своему школьному образу аккуратного и подтянутого молодого человека. Он учился практически только на «отлично», начал писать статьи в студенческую газету. Мало того, он даже стал с большим воодушевлением говорить о поступлении в юридический сразу же по окончании колледжа. «Я думаю, – похвастался он как-то раз Уолту, – что оценки позволят мне поступить даже в Гарвардскую школу права».

Вернувшись в Аннандейл на лето после первого года учебы в Эмори, Крис взялся разрабатывать программный продукт для родительской компании. «Программа, которую он написал в то лето, оказалась просто безупречной, – говорит Уолт. – Мы до сих пор и сами ею пользуемся, и продаем копии своим клиентам. Но когда я попросил Криса показать мне, как он ее написал и почему она работает именно таким образом, он отказался. «Самое главное, она работает, – сказал он, – а как и почему – это тебя не касается». Одним словом, Крис в своем репертуаре, но меня это просто взбесило. Из него бы получился отличный агент ЦРУ… я серьезно, у меня там есть знакомые. Он говорил нам ровно столько, сколько, по его мнению, нам следовало знать, и не больше. И был таким во всем».

Крис часто озадачивал родителей своим поведением. Он мог быть беспредельно щедрым и заботливым человеком, но были в нем и более мрачные черты, например, мономания, крайняя нетерпеливость и зацикленность на самом себе. И все эти качества только усиливались в годы учебы в колледже.

«Я встретился с Крисом на вечеринке после того, как он закончил второй курс, – вспоминает Эрик Хатауэй, – и сразу увидел, как сильно он изменился. Он стал интровертом, и в общении от него веяло холодом. Когда я сказал ему «привет, Крис, как я рад тебя видеть», он с цинизмом ответил мне: «Ага, все так говорят». Достучаться до него было очень трудно. Разговаривать он, казалось, не хотел ни о чем, кроме учебы. Социальная жизнь в Эмори вращалась вокруг студенческих братств и ученических клубов, а Крис во всем этом никакого участия принимать не хотел. Мне думается, что когда все окружающие разбрелись по этим тусовкам, он окончательно отдалился от своих старых друзей и еще больше погрузился в себя».

В лето между вторым и третьим курсами Крис снова вернулся в Аннандейл и устроился развозить пиццу. «Ему было совершенно наплевать, что это не крутая и не престижная работа, – говорит Карин. – Он заработал целую кучу денег. Я помню, он приходил домой и садился за кухонный стол подбивать баланс. Как бы он ни уставал за день, ему все равно обязательно надо было посчитать, сколько миль он проехал, сколько в Domino’s Pizza ему выдали на бензин, сколько он потратил на бензин в реальности, сколько заработал за день чистыми и как эта сумма соотносится с заработком за тот же день прошлой недели. Он учитывал все факторы и рассчитывал все суммы и нередко показывал мне, как это нужно делать, чтобы бизнес шел как по маслу. Казалось, сами деньги его интересуют гораздо меньше того факта, что он умеет их зарабатывать. Для него это была своеобразная игра, а деньги служили всего лишь фишками для ведения счета».

Взаимоотношения Криса с родителями, остававшиеся на удивление цивильными со времен окончания школы, в то лето дали серьезную трещину, и Уолт с Билли до сих пор не могут понять почему. По словам Билли: «Он стал на нас чаще срываться, а еще совсем замкнулся в себе… хотя нет, это неправильное определение. Крис никогда не был замкнутым. Он просто стал проводить больше времени в одиночестве и перестал рассказывать нам о том, что у него на уме».

Искрой, распалившей невидимый, но пожиравший Криса изнутри пожар злобы, стало открытие, сделанное им позапрошлым летом во время первого путешествия по стране. Оказавшись в Калифорнии, он заехал в Эль-Сегундо, где провел первые шесть лет своей жизни. Навестив некоторое количество оставшихся в тех краях старых друзей семьи и получив от них ответы на свои вопросы, Крис смог восстановить картину последних лет первого брака своего отца и последующего развода… то есть узнать факты, о которых его родители предпочитали умалчивать.

Разрыв Уолта с первой женой Марш отнюдь не был одномоментным расставанием по обоюдному согласию, после которого люди остаются друзьями. Даже влюбившись в Билли и уйдя к ней, даже уже после того, как она родила ему Криса, Уолт еще долго продолжал поддерживать тайную связь с Марш, пытаясь жить на два дома и на две семьи одновременно. Он врал, а когда ложь вскрывалась, снова выдумывал чего-нибудь, чтобы объяснить изначальный обман. Через два года после рождения Криса Уолт стал отцом еще одного сына – Куинна Маккэндлесса, только матерью его была Марш. Окончательное разоблачение его попыток вести двойную жизнь стало для всех болезненным ударом, оставившим ужасные раны.