Конечно же, я нервничал, дожидаясь Пайла на пустынном мосту в темноте поздно вечером. Сам не зная зачем, я подобрал на ближайшей стройке кусок арматуры и спрятал его в рукаве. Когда Пайл наконец появился на мосту, заметно спеша и глядя прямо перед собой, мою нервозность как рукой сняло, потому что в этот момент я вдруг отчетливо увидел перед собой бездонные черные глаза кхмерского проводника, постоянно устремленные в пустоту, и меня накрыло нечто, схожее с творческим вдохновением. Человек, шедший по мосту, нес с собой зло, горе и смерть окружающим людям, я был достаточно наслышан о невинных жертвах бесчеловечных взрывов, о характере их ран, несовместимых с жизнью, об их осиротевших детях. Он шел стремительной походкой и смотрел только себе под ноги, поэтому он не сразу заметил меня. Мне пришлось буквально преградить ему путь.

– Простите, месье, вы не скажете, как можно отсюда попасть на улицу Массиж? Видите ли, я слегка заблудился в этом районе…

– Я плохо понимаю по-французски, – быстро оглядев меня с головы до ног, ответил он с ужасным акцентом и, резко обойдя меня, начал уходить.

Растерявшись и не зная, как верно поступить, я автоматически обогнал его и вновь встал перед ним, не успев даже придумать, о чем мне его еще спросить. Пайл выхватил из внутреннего кармана пистолет и крикнул:

– Fuck off, little gook!

Опять же машинально я отшатнулся от дула, изогнув корпус вправо, и, не соображая толком, что делаю, одновременно резко махнул правой рукой перед собой, как бы отгоняя от себя опасного ядовитого жука. При этом я, конечно, попал ему по руке куском арматуры, спрятанной в рукаве моей рубашки. Удар пришелся на внутреннюю часть кисти непосредственно под ладонью, в которой был зажат пистолет, который вылетел из его руки и, ударившись о парапет, громко плюхнулся в воду. Американец замычал от боли и начал растирать левой рукой вероятно отнявшуюся правую кисть и ошарашенно выпучился на меня удивленным, непонимающим взглядом. Арматура плавно выскользнула из рукава, как бы сама собой легла в ладонь, я сжал ее и изо всей силы ударил его по темени один раз, второй, третий… Когда я понял, что он валяется у меня под ногами, уже не представляя смертельной опасности, я схватил его под мышки и, подтащив к краю моста, вытолкнул его тушу в зазор между перилами. Крупного всплеска воды я не услышал и решил, что, скорее всего, он упал в камыши у самого берега. Времени добивать его не было, и я стремглав помчался прочь от этого проклятого места. Задыхаясь от быстрого бега, я достиг электростанции, обежал ее кругом и, отыскав пожарную лестницу, начал прыжками взбираться по ней. На смотровой площадке не было снайпера, но, разворошив опавшую листву у стены, я нашел аккуратно запакованную в черный футляр винтовку. Догадавшись, что снайпер по какой-то причине был арестован, возможно в ходе большой облавы, я принял самостоятельное решение – выбираться из города в сторону ближайшей партизанской базы – триста седьмого батальона. Винтовку я захватил с собой.

20

Комдив Ши Тань, чья ставка располагалась на тот момент на базе триста седьмого батальона, увидел во всей этой истории перст судьбы. Ши Тань был легендарным революционером-подпольщиком: в свое время он совершил побег из тюрьмы Пуло-Кондор – практически невозможный акт героизма. Говорят, когда он достиг материка на утлом камышовом плоту, спасшие его рыбаки так и не поверили, что он приплыл с того самого острова. За время войны он переквалифицировался в настоящего кадрового военного. Весело подмигнув, он сказал мне:

– А ведь винтовка теперь принадлежит тебе по праву, пацан. Мне кажется, из тебя выйдет неплохой снайпер. Пайла твоего нашли у берега под мостом – согласно экспертизе, он захлебнулся в бессознательном состоянии. Хорошая работа.

После того как комдив решил временно оставить меня на триста седьмой базе, я практически сразу же приступил к занятиям по теории и практике снайперской стрельбы. Дело действительно пошло у меня весьма неплохо с самого начала. Патроны были большой роскошью, поэтому, например, к стрельбе по движущимся мишеням я смог перейти только тогда, когда уже выбивал десять мишеней из десяти на статичных. Боевые действия в Кошиншине велись тогда довольно интенсивно, и после первых же успехов в стрельбе по движущимся мишеням меня отправили на первую вылазку в составе диверсионной группы, которую возглавлял партизан дядя Хой.

Мы организованно выдвинулись в город, всякий раз умело, незаметно обходя кордоны и блокпосты врага. В городе, смешавшись с толпой, мы разбились на группы по двое, по трое, не теряя из вида худосочную спину дяди Хоя, нашего проводника и командира. Когда начался комендантский час, он повел нас одному ему известными путями по безлюдным кварталам и опустевшим дворам, где скрытые лазейки вели в соседние дворы, так чтобы миновать освещенные электрическими фонарями улицы, на которых безраздельно властвовали хорошо вооруженные патрули.

В итоге дядя Хой вывел нас к одному из популярных дансингов, где, по его сведениям, в завсегдатаях числились не только шумные компании армейских офицеров, но и наиболее одиозные агенты Сюртэ из желтого здания на Катина. В схроне на стройплощадке мы нашли тщательно замаскированное оружие, приготовленное для нас городскими подпольщиками. Хой приказал мне расположиться в небольшом переулке на задворках продуктового магазина, выходившего с южной стороны на пожарный выход сверкавшего всеми огнями дансинга. В случае использования этого выхода мне было велено стрелять по всем без исключения движущимся целям, появляющимся из него. Мне показалось, что на меня он потратил больше времени, чем на других. Остальные участники группы, следуя его командам, живо рассредоточились, взяв дансинг в оцепление. Помещение было обтянуто металлической сетью – хозяева и посетители за последнее время привыкли быть настороже, опасаясь внезапных атак патриотически настроенных диверсантов.

Поставив один из сложенных здесь же деревянных ящиков на попа, я уселся на него и занял выжидательную позицию. Передо мной открывался неплохой обзор на объект и действия группы. Несколько партизан, включая самого дядю Хоя, ловко, по-обезьяньи взобрались на мощные стволы раскидистых дубов вокруг дансинга. Вооружившись кусачками и секаторами, они разрезали сетку, которая с неприятным металлическим шелестом тут же заскользила вниз, на землю. Изнутри раздались встревоженные крики, звон бьющегося стекла и женский визг. Влетев в окна, по танцполу, подобно неуклюжим теннисным мячикам, поскакали гранаты. Началась стрельба. Я спрыгнул с ящика, положил его плашмя и лег на землю, поставив на него локти. Взяв в оптический прицел дверь пожарного выхода, я сосредоточился, стараясь достичь полного отсутствия мыслей в голове, как меня учили на триста седьмой базе. Когда показался первый солдат с автоматом наперевес, мне оставалось просто нажать на спусковой курок. Правда, офицер, вышедший вслед за ним, вел с собой вьетнамскую женщину. Как только рухнул скошенный мной солдат, он крепко схватил ее за плечи и выставил перед собой в качестве живого щита. Я прицелился, но опустил винтовку. В этот момент зазвучали пистолетные выстрелы, и они оба упали на асфальт, обливаясь кровью. Это наши прибежали со стороны главного входа. Повернувшись в мою сторону и близоруко сощурившись, Хой громко свистнул и махнул мне рукой. Я вскочил и побежал за товарищами. Мы уходили совсем в другую сторону и на этот раз большую часть пути проделали вдоль берега реки. Оказавшись в районе Тан Тхуан, мы остановились перед воротами большого дома, который я сразу узнал. Здесь находилась конспиративная явка и перевалочная база партизан, перемещавшихся между городом и джунглями. Хой постучал условным стуком, и мы вошли.