– Слушай, Настя, – Александр оживился, приподнялся на локте, – а что, если я эту злыдню Голубку без всяких условий Груниной семье отдам, а заодно и Агриппину с ней вместе спроважу, а? Хорошая мысль, по-моему! И доброе дело. Здесь лошадь даром корм ест, а там трудиться будет. И семье помощь. Так и сделаю! Завтра же!

– Воля ваша, барин, – сказала Настя и поджала губы.

Она сочувствовала Груне, которой придется вернуться в семью, под гнет к ненавидящей ее матери, но одновременно понимала, что Александр горд самостоятельно найденным решением и оспорить его не позволит никому. Что ж, девочка явится с существенным прибытком, мать не так пилить будет. А Насте своя рубашка ближе к телу. Барин-то вон как воодушевился. Тем пока и воспользуемся…

– После соития все животные бывают печальны, – процитировал спустя время Александр и, словно иллюстрируя сказанное, снова впал в меланхолию. – Если бы только в этой уродливой Груне все дело было… Много их. Степан опять же…

– А Степка-то вам чего? – длинно вздохнула Настя и, зевнув, деликатно прикрыла рот ладошкой.

Молодой барин, конечно, попригляднее будет, и телом жаден и свеж, но душа-то… Вялая у обоих, да старый-то все-таки потверже был…

– Вы ж его сразу с усадьбы в деревню отослали…

– Ну и что ж! Вся его семья – отец, сестра с мужем, оба брата, – все давно из Черемошни в город подались. Чего ж он-то остался? Чего ждет?

– Ох… Бабка у них старая в дому. Который год в лежку на печи лежит. Не помирает. Не везти же ее в город…

– Придумала! – Александр сильно сжал пальцами Настину грудь. – Сдали бы бабку в богадельню при монастыре – и все дела.

– Не по-христиански это, – наставительно сказала Настя, мягко высвобождаясь и борясь с наползающей дремой. – Мать у них рано померла, отец в артель ушел, чтоб детей прокормить, так как раз эта бабка их всех и вырастила – и сестру, и братьев. Нельзя им теперь бросить ее – Господь осудит.

– Да вот нашли кого с бабкой лежачей оставить – парня двадцатилетнего! – раздраженно воскликнул Александр. – Чего ему? И про осуждение Господа кто бы говорил! Ты, Настя, с Николаем Павловичем в постель ложилась, теперь со мной… это как же – по-христиански или не по-христиански выходит?

Хотел обидеть, да не получилось.

– Это по обычаю. – Настя закинула руки, со вкусом потянулась на кровати, из подмышек пахнуло теплом. – При чем тут Иисус-то? Издавна так повелось: барин выбирает самую красивую девку в усадьбе и с ней перину мнет. А у нас в Синих Ключах самая красивая как раз я и есть…

Александр крепился как мог, но, не выдержав, в конце концов рассмеялся и привлек Настю к себе. Странно, но ее наивное бахвальство всегда могло как-то успокоить и даже воодушевить его. Настя знала об этом и с простодушной самоуверенностью принимала как должное.

– Любочка, деточка, настало время поговорить серьезно.

Обычно Лев Петрович в домашней обстановке пребывал в домашнем же уютном наряде – эффектном темно-синем халате с золотой тесьмой, хорошо сочетающемся с большими мягкими остроносыми туфлями и с феской на лысеющей голове. Нынче он был одет в сюртук, что означало официальность случая.

Юрий Данилович, выпрямившись, сидел на стуле, и вид у него был недовольный. Люша бодро ощутила в себе почти погасшие среди венецианцев желания: стукнуть престарелого профессора по лбу неврологическим молоточком; показать дядюшке Лео язык… Усмехнувшись, подавила их в себе, сделала серьезное лицо, попутно отметила странное пошевеливание низко свисающей скатерти: может быть, под столом ходит одна из болонок, но не выглядывает ли оттуда длинный нос любопытной Луизы?

– Ты живешь с нами уже почти год, за это время сделала большие успехи, это все отмечают…

– Я вам уже надоела? – не удержалась Люша.

– Господи, Любочка, да как ты можешь так говорить! – Лео хрустнул длинными пальцами, скорчил обиженно-трагическую гримасу и отчего-то с упреком взглянул на друга.

Юрий Данилович послушно перехватил инициативу:

– Люба, из хитровской босячки ты за этот год превратилась во вполне воспитанную и весьма взрослую молодую барышню. Основная заслуга в этом, конечно, Лео и его семьи. Но я тоже горд и счастлив твоим чудесным преображением и жалею лишь о том, что Николай не может увидеть тебя сейчас. Теперь можно и нужно думать о твоем будущем. Знаешь ли ты что-нибудь о завещании твоего отца?

– Ничего. Откуда? Он со мной не делился. Да вы же меня тогдашнюю помните, Юрий Данилович, – улыбнулась Люша. – Я тогда все больше в конюшне да по деревьям скакала. А после, когда на Хитровке жила, мне тоже все было как-то недосуг к нотариусу заглянуть…

Юрий Данилович снова поморщился. Явная ирония девушки задевала и тревожила его.

– Но могу предположить: Синие Ключи он оставил мне и изрядно обеспечил Филиппа, – продолжила Люша.

– Все несколько сложнее… – Юрий Данилович замялся, подбирая правильные слова.

– Видишь ли, деточка, – не выдержав, снова вмешался Лев Петрович, который умел выбирать только линии на чертежах и рисунках, а в прочих аспектах жил, положившись на волю Господа и свои собственные сердечные склонности, – этот старый интриган, твой отец, завещал все свое имущество твоим детям. Но ладно бы только это! Он завещал все именно тем не существующим в природе детям, которые родятся у тебя и этого хлыща, над которым он принял опеку, – Александра Кантакузина!.. Разумеется, мы будем отстаивать твои интересы…

– Погодите, погодите, Лев Петрович! – Люша казалась не обескураженной, не расстроенной, не оскорбленной, а нешуточно заинтересованной и даже забавляющейся происходящим. – Он так решил, да? Ну конечно!

– Что – конечно? – Юрий Данилович непонимающе поднял брови.

– Да ведь это вы сами ему и посоветовали! – как будто бы окончательно развеселилась Люша. – Помните: вы сказали отцу, что меня надо выдать замуж за небогатого человека без претензий. Тогда я стану «барыней со странностями», а внуки его будут спокойно жить в Синих Ключах. Я вас по обычаю подслушивала под окном… И вот как раз вскорости ему и подвернулся Александр!

– Ах, старый бессовестный интриган! – сокрушенно покачал головой Лев Петрович. – Оба вы хороши… – Взгляд в сторону друга.

– Но кто же мог знать, что он… Люба, ты, конечно, понимаешь, что ни о каком браке между тобой и Александром не может быть и речи, – решительно сказал Юрий Данилович. – Вне зависимости от всяких юридических и психологических казусов люди – это не лошади для разведения. Мы, точнее, юристы, будем искать приемлемые способы разрешения этой странной ситуации. Но ты должна знать. Ведь странность ее усугубляется еще и тем, что Александр Кантакузин, насколько я могу судить, пока не знает о том, что ты вообще жива, и считает себя единственным хозяином Синих Ключей…