Потом подозрительные следы на ковре, и наконец, эта тетка, почтальонша. Ей-то что нужно?

Вопросов у меня накопилась масса, вот с ответами на них было гораздо хуже.

Целый день мы сидели дома, Бонни вел себя прилично. Я валялась на диване, листая журналы, ела орешки и вяленые бананы. Как бы от такой праздной жизни не растолстеть!

Ночь тоже прошла спокойно, бегемот не лез ко мне на кровать. Думаю, это объяснялось тем, что в квартире было жарковато, я забыла спросить у хозяина, как включить кондиционер.

Утром я встала рано и потащила сонного дога на прогулку, чтобы нас видело поменьше народа. Вдруг кто-то опознает Бонни как свидетеля убийства кожаной девицы?

На набережной Смоленки мы встретили только ротвейлера и двух кавказских овчарок — маму и дочку, как сообщила мне их хозяйка. Они мило поиграли с Бонни, мы поболтали о пустяках и, нагуляв аппетит, вернулись домой без приключений.

Мы не успели войти в квартиру, как мой мобильник заиграл мелодию песни «Розовые розы». Я взяла его без опасения, потому что эта мелодия была в свое время выбрана мной для посторонних звонков. Для родных же, то есть для мужа и Альбины, были предусмотрены соответственно «Золотится роза чайная» и песня, которую когда-то исполняла София Ротару, там еще такие слова: «Без тебя дом мой пуст, как зимой розовый куст…»

Очень символично, но, судя по тем словам, что наговорила мне Альбина в последнюю нашу встречу, она по мне не скучает. Разве что кофе некому в постель приносить…

Номер на дисплее высветился незнакомый, но я ответила. Вдруг что-то важное…

— Василиса? — осведомился приятный мужской голос. — Это Герман Прохоров… вы меня помните?

— О Гера! — обрадовалась я. — Разве я могла вас забыть? Что, неужели мой ролик понравился режиссеру и он утвердил меня на роль женщины-авиатора?

— Да нет… — Гера поскучнел. — Тот фильм вообще закрыли, неожиданно прекратилось финансирование…

— Ну надо же… — Я вспомнила, сколько пришлось вытерпеть бедному Гере на кастинге — да от одного Маяковского в таком количестве может крыша поехать!

— Примите мои соболезнования, — искренне расстроилась я, — столько трудов — и все псу под хвост.

Бонни взглянул на меня с неудовольствием — выбирай, мол, выражения, я дог воспитанный и непристойных намеков не потерплю. Я зажала трубку щекой, а руки сложила в умоляющем жесте — прости, дорогой, признаю свою ошибку, больше это не повторится…

— Да ладно, — протянул Гера, — я теперь на другом проекте работаю, на телесериале «097»…

— Ноль девяносто семь? — переспросила я. — Это что — кино про учителя математики в средней школе?

— Нет, ноль девяносто семь — это номер, по которому можно вызвать «Скорую ветеринарную помощь». Ну, знаешь — ноль один — вызов пожарных, ноль два — милиции, ноль три — обычная «Скорая», а ноль девяносто семь — ветеринарная. Вот, про нее мы теперь и снимаем. Ничего, хорошее кино должно получиться. Самое главное — артисты не капризные, очень покладистые. Собаки, кошки, хомяки… рыбки аквариумные, эти вообще молчат…

— Так что же вы звоните? Неужели хотите предложить мне роль норвежской форели? Или саблезубого тигра?

— Да нет! — он хмыкнул. — Тигры у нас в сериале не участвуют, вот с крокодилом эпизод есть, он в унитаз случайно провалился, а доблестная бригада «Скорой ветеринарной помощи» его выловила. Пришлось «Водоканал» привлекать, они здорово помогли. И денег не взяли.

— Есть еще на свете бескорыстные люди! — восхитилась я.

— И не говори! Слушай, может, мы на «ты» перейдем?

— Можно, — согласилась я. — Так что тебе нужно-то?

— Помнишь, ты на кастинге стишок читала? Что-то там про теленка и слона… мне бы сейчас этот стишок очень пригодился! Ты его помнишь?

— Да нет проблем! Я тебе и книжку подарить могу. Там не только про теленка есть, там и про рыбку…

И я с выражением продекламировала:

Маленькая рыбка, жареный карась!

Где ж ваша улыбка, что цвела вчерась?

— О! Отлично! — бурно обрадовался Гера. — Самое то! Я тебе на днях звякну, пересечемся где-нибудь в городе!

— Нет проблем…

Управившись с завтраком и засунув грязную посуду в посудомойку, я достала рекламную газету и принялась изучать вакансии, которые предлагали на рынке труда. Две недели пролетят быстро, я должна быть во всеоружии.

Однако сосредоточиться на этом важном вопросе не удалось, потому что Бонни подошел, негромко поскуливая, и посмотрел прямо в глаза с каким-то странным выражением. Казалось, он хотел сказать: «А ты ничего не забыла?»

— Бонни, мы же только что вернулись с прогулки! — попыталась я призвать его к порядку. — Дай мне немножко передохнуть! Поиграй пока в какие-нибудь тихие игры…

Но он издал низкое требовательное урчание, напоминающее звук мощного автомобильного мотора, и боднул меня головой.

Осознав, что он все равно не отстанет, я сложила газету и страдальческим тоном спросила:

— Ну, чего тебе нужно? Поиграть в мячик?

— У-у-у! — проворчал он отрицательно, и снова взглянул с каким-то намеком.

— Ну, я просто не знаю, что с тобой делать!

Бонни приоткрыл пасть, выпустив на пол струйку слюны, и тяжело вздохнул, как будто сокрушаясь о моей непонятливости. Наконец он развернулся и куда-то ушел, цокая когтями.

Видимо, не добившись взаимности, он решил развлекаться самостоятельно, что меня вполне устраивало. Я перевела дыхание и снова взялась за газету.

Но не тут-то было!

Снова раздалось цоканье когтей, и Бонни появился передо мной, сжимая в зубах пульт от телевизора.

Так вот в чем дело! Вот чего он от меня добивался!

Я вспомнила слова Бориса Алексеевича: после завтрака Бонни любит смотреть телевизионные новости!

Я поднялась и отправилась вслед за псом в гостиную.

Бонни разлегся на ковре и выжидательно уставился на экран.

Я включила телевизор.

Там шло какое-то ток-шоу, две толстые вульгарные женщины спорили о том, за кого лучше выходить замуж — за финансиста или за звезду шоу-бизнеса.

Бонни недовольно заворчал.

— Я тебя понимаю, — пробормотала я и переключила программу.

Теперь на экране шел мультфильм с явно садистским уклоном: наглый толстый мышонок приколачивал гвоздями к полу хвост тощего измученного кота с признаками многочисленных хронических заболеваний.

Бонни взвыл.

— Ладно-ладно, — я снова щелкнула пультом.

Теперь я попала на какой-то бесконечный сериал. Мрачная брюнетка, страдальчески заламывая руки, признавалась заморенному блондину, что он — ее незаконнорожденный сын.