Лихорадочные размышления Егора прервал телефонный звонок. Якушев нервно вздрогнул: телефон звонил в кармане Сво.

Егор залез в карман убитому, вынул трубку и ответил на звонок:

– Да!

– Валера? – неуверенно спросил на том конце очень знакомый голос, настолько знакомый, что Якушеву показалось, что он сходит с ума:

– …Дядя… Саша?!

– Егор?!

– Дядя Саша… А вы кому… звоните?

По спине Якушева поползли капли холодного пота. Юнгеров после секундного замешательства ответил, не скрывая своего непонимания:

– Вообще-то я звоню Штукину… Никак дозвониться не могу… А почему ты с его трубой? Я ж тебя к Крылову послал…

– Я сюда и приехал.

– А Штукин как там оказался? Позови его.

– Не могу.

– Да что там у вас происходит?! – взорвался Юнгеров.

Егор, только что получивший объективное подтверждение участия Штукина в бойне, ответил мертвым голосом очень коротко:

– Все.

– Что все?! – уже орал в полный голос Александр Сергеевич.

Якушев вдруг почувствовал невероятную усталость – она навалилась, потому что он перестал изо всех сил напрягать мозг, решив, что нашел уже ответы на многие мучившие его вопросы.

Юнгеров надрывался на том конце, и Егор понял, что надо что-то ответить:

– Дядя Саша… Крылова убили… Тут трупы все, куда я подъехал… А Штукин взял баул с деньгами и соскочил…

У Юнгерова сел голос:

– Быстро ко мне!

Якушев машинально, словно Юнгеров мог его видеть, покачал головой:

– Подожди, дядя Саша… Я хочу Штуку догнать.

Крик Александра Сергеевича превратился в рев:

– Я сказал – ко мне! Мигом!!!

Раньше Егор и помыслить не мог, чтобы ослушаться Юнгерова, тем более когда он приказывал таким тоном… Но это все было раньше – в какой-то другой жизни.

Якушев упрямо свел брови к переносице:

– А я сказал, что Штукин всех перебил! Он организовал налет и ушел с деньгами!

Юнгеров тяжело дышал, как после пробежки. Он попытался взять себя в руки и сказал почти спокойно:

– А я сказал, чтобы ты сейчас обо всем забыл и ехал ко мне. Мы вместе во всем разберемся.

– Нет, дядя Саша… Я должен его догнать, иначе он уйдет. Я позвоню обязательно. Потом. Когда достану его.

– Егор, сынок… Не дури. Тебя просто клинит на этом Штукине…

Якушев горько усмехнулся:

– Дядя Саша! Я вам говорил про него… А вы его все время защищаете так, как будто… Дядя Саша… А вы точно здесь ни при чем?

– Что?! – Юнгеров задохнулся и аж захрипел в бешенстве.

Егор очень ровным тоном закончил разговор:

– Я позвоню. Потом.

Он выключил трубку Штукина и бережно опустил ее к себе в карман.

Юнгеров в своем офисе швырнул мобильник в стенку и заорал страшно:

– По коням, суки!!!

Через мгновение в офисе начался настоящий аврал…

…А Егор еще постоял над остывающими трупами, подумал, не отвечая на звонки уже своего мобильника. Он думал о том, куда мог направиться Штукин, тем более раненый, если только покойник не соврал. Ничего дельного в голову не приходило, кроме того, что, скорее всего, Штукин все-таки рванул обратно в Питер. «А куда ему еще деваться? В Питере он постарается забиться в какую-то нору, чтобы отлежаться и подлечиться, если нужно… Знать бы еще, где эта нора…» – думал, озираясь, Якушев. Егор понимал, что ему тоже нужно уходить, и как можно быстрее, потому что скоро должна подъехать местная милиция. Он посмотрел на «девятку» с распахнутыми дверцами, но решил, что у него уже нет времени шарить у покойников по карманам в поисках ключей. Егор развернулся и побежал в сторону вокзала, забыв на месте побоища сумку с подарками, которые уже некому было везти в Москву…

…Штукин не очень хорошо помнил, как доехал до дома Веры. Более-менее он пришел в себя уже на улице, когда немногословный водитель помог ему выбраться из машины. Валера сунул ему деньги.

– Спасибо, дядя. Выручил. Спасибо.

– Удачи тебе, парень. Она тебе еще ох как понадобится…

По лестнице Штукин поднимался, словно старик, налегая всем телом на перила и останавливаясь, чтобы отдышаться…

Дверь Вера открыла быстро. Увидев Валеру, она охнула и прижала ладонь ко рту. Штукин ввалился в квартиру и уронил кожаный баул на пол. Он молчал и тяжело дышал.

Вера не была наивной девушкой. По молчанию Валеры и его медленным движениям она поняла, что он совсем не подрался с кем-то, как сказал по телефону…

Вера пыталась расспрашивать Валеру, но он лишь мотал головой, а потом попросил маникюрный набор и заперся в ванной.

Вера села в кресло на кухне, налила себе рюмку коньяку и закурила. Ей было плохо и страшно.

А Штукин тем временем, стоя перед зеркалом в ванной, расковырял на шее кожу и дамским пинцетом вытащил пулю. На шее осталась воронка, из которой кровь сочилась, но не очень сильно. На пузырь розовой кожи смотреть было неприятно. Валера нашел вату и бутылочку перекиси водорода. Он соорудил тампон и обильно смочил его перекисью, а потом долго не решался приложить к ране.

– Рембо херов! – зло сказал Штукин своему отражению в зеркале и приложил вату к шее. Ему показалось, что в ванной выключился свет. Потом зрение стало медленно возвращаться, но резкость и контрастность оставляли желать лучшего, как в ненастроенном телевизоре. Валера обрадовался, что не свалился, а устоял на ногах. Он посмотрел в зеркало и сказал почти весело:

– Вот только не надо пропадать отражению. Это уже чересчур…

Спустя несколько минут ему полегчало. Штукин наложил на шею повязку из найденного бинта и результатом остался почти доволен. Кровь сквозь марлю не проступала.

Он присел на край ванной и понял, что ребра болят очень сильно, и болят как-то неправильно. «Что-то там сломалось», – понял Валера и осторожно снял футболку. Он увидел огроменную гематому неправильной формы. Дотрагиваться до этого кровоподтека было больно…

Штукин умыл разбитое лицо, стараясь резко не наклоняться к крану. После умывания ему снова полегчало. Он опять посидел на краешке ванной. Внезапно ему вспомнилась непонятно где услышанная фраза: «Если стоять на облаке, держа в руках зеркало, и лететь со скоростью света, то увидеть свое отражение невозможно». Валера посмотрел в зеркало и удивился, какая странная хрень лезет ему в голову. Он осторожно встал, щелкнул замочком и вышел из ванной. Вера неподвижно сидела на кухне. Штукин подошел к ней и, имея в виду свое разбитое лицо, попытался сострить:

– Почище, чем у Шарапова!