– Давай я хоть раков возьму, – предложила москвичка.

– От этого не много изменится. Так я несу тебя и раков, а так понесу раков и тебя, – улыбнулся Глеб.

Вечером за ужином Степанида Федотовна и Фрол Иванович странно переглядывались и молчали.

– Чего ждешь? Говори, – не выдержала хозяйка.

– Может, ты начнешь, мать… – замялся Фрол Иванович.

– Медведя не боишься, а тут струсил, – проворчала Степанида Федотовна и, оглядев Любу и сына, предложила: – Поженились бы вы.

Люба покраснела и принялась от волнения мять свой платочек. Глеб тоже смутился и с удивлением посмотрел на родителей.

– Чего вылупился? – опомнился Фрол Иванович: – Больно деваха хороша. Грех от дома отпускать. Она нам как дочка стала. Иль не нравится?

– Зачем ей, москвичке, с деревенскими вязаться, – наконец сказал Глеб, стараясь не встречаться с Любой глазами.

– С Фонечкой женихаться не побрезговала, а ты чем хуже? Мореходку закончил. Свет белый повидал не меньше Фони. В Африках был. У азиятов был. Аж, до Индии дошастал. Не бизьнесьмен правда, зато рукастый. Хошь дом тебе выстроит, хошь технику любую починит. С таким бабе как за каменной стеной, – не унималась Степанида Федотовна. – Что скажешь, Любаша?

– Я об этом не думала, – тихо проговорила Люба. – Да и Глеб мне пока предложения не делал…

– Не делал, так сделает, – заверил Фрол Иванович грозно и обратился к супруге: – Пойдем, мать, Зорьку с поля забирать. Пускай молодые сами меж собой договорятся.

Корова давно была подоена и спокойно вырабатывала в сарае новую порцию молока к утренней дойке. Но Степанида Федотовна хитрость своего мужика поняла и, одобрительно глянув на супруга, вышла за ним в сени.

Оставшись за столом одни, молодые люди смущенно молчали. Наконец Глеб взял Любу за руку и сказал:

– Я был бы счастлив.

– Когда поезд в Москву? – сухо спросила девушка.

– Завтра. Вообще-то в Москву их много идет, но у нас только один останавливается, – ответил Глеб безразличным тоном.

– Не обижайся. Я так сразу не могу, – поняв перемену в душе молодого человека, проникновенно проговорила Люба.

– Мне не на что обижаться. Если бы не родители, я бы никогда себе не позволил, – сказал молодой хозяин и вышел на крыльцо. Поглядев в светлое небо – на Севере летом ночи почти нет, – Глеб вынул из кармана пачку «Беломора» и жадно затянулся. В избе Михеевы не курили. Грэй взбежал на крыльцо и прилег, притулившись спиной к хозяину.

Утром Фрол Иванович молча запряг мерина Гусара и, тяжело вздохнув, подкатил подводу к крыльцу. Глеб вынес Любину спортивную сумку, забросил ее на подводу. Фрол и Степанида проводили девушку до крыльца. Расцеловавшись с гостьей, Фрол Иванович тихо сказал:

– Уж не взыщи, дочка. Мы люди простые, дипломатничать не умеем. Что на сердце, то и на языке.

Люба уселась на мешок с сеном, что Фрол положил ей для амортизации, и, махнув хозяевам на прощание, отвернулась. Москвичка с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Всю дорогу ехали молча. Поезд в тишине вологодских лесов слышен издалека. Любе даже показалось, что она почувствовала, как от состава запахло маслом и гарью. Внезапно она соскочила с возка, забежала вперед и встала перед мордой лошади. Глеб от растерянности еле успел натянуть вожжи.

– Разворачивай коня, лесной разбойник, – сердито приказала москвичка.

– Так поезд… – нерешительно протянул Глеб.

– Черт с ним, с поездом. Или струсил жениться? – продолжала грозно вопрошать Люба.

Глеб опустил ноги с телеги. Спрыгивать с его ростом нужды не было, подошел к девушке, уже привычным жестом забросил ее к себе на плечи и пошел назад.

– А лошадь?! А моя сумка, наконец! – стараясь удержать сердитую маску на лице, крикнула Люба. Глеб опустил москвичку на дорогу, вернулся к телеге, взял ее за ось и, приподняв задние колеса, крутанул весь «экипаж» в обратную сторону. Конь, прикладывая задок и прижимая уши, засеменил задними ногами, разворачиваясь вслед за телегой. Покончив с обозом, Михеев подмигнул Любе и, вернув ее себе на плечи, зашагал к дому.

– За сумку не переживай, Гусар домой дорогу знает, а взять тут некому.

Люба улыбалась, слушая, как где-то вдалеке тяжелый состав на минуту замер, затем выдал протяжный обиженный гудок и, набирая скорость, застучал железом колес по железу рельсов. Это был пассажирский тихоход, и поэтому от вологодских лесов до столицы ему предстояло тащиться больше суток.

Через неделю батюшка сельской церкви отец Георгий молодых обвенчал. Свадьбу Фрол Иванович и Степанида Федотовна согласились не устраивать. Молодожены тихо посидели с родителями, батюшкой и двумя дальними родичами Михеевых из соседских домов. Фрол выставил на стол три бутылки заморского джина, привезенного ему в дар еще Фоней. На ночь родители ушли к соседям, чтобы не мешать новобрачным, и постелили им свое супружеское ложе. Глеб потушил свет и начал раздеваться. Оставшись в рубашке без брюк, он огляделся и, направившись в угол, отвернул к стене темный лик Николая Угодника. Спальню освещали две лампады. Люба зашла за трехстворчатый шкаф и, выскользнув из джинсов, спряталась под одеяло. Сетка под матрасом заколыхалась и запела. Люба повернулась к стене. Перед ее носом оказался коврик с лебедями и хатой на другом берегу круглого озера. Она уставилась невидящим взглядом на длинную шею птицы и замерла. Под тяжестью Глеба кровать просела. Люба оглянулась, и ей стало страшно. Такой огромный мужик лежал рядом с ней.

– Какая же ты красивая, – прошептал Глеб и погладил ее волосы. Рыжие локоны Любы рассыпались по белоснежному крахмалу подушки, а зеленые глаза вопросительно и серьезно смотрели на Глеба.

– Не бойся, я тебя никогда не обижу, – прошептал Глеб.

Люба приподнялась на локоть, потрогала мускулы на его руке, погладила широченные плечи и грудь и, поглядев ниже, закрыла глаза:

– Господи! Как я это все выдержу.

Проснулась она далеко за полдень. Проснулась от того, что Глеб поставил перед ней на тумбочку кружку парного молока.

– Я думал, ты до вечера не проснешься, – сказал он, целуя молодую жену. Она улыбнулась и взяла кружку. – Выдержала? – спросил Глеб серьезно.

– Выдержала, и, знаешь, мне понравилось, – ответила она и прижалась к мужу.

По радио объявили о прибытии поезда. Люба вышла на перрон. Холодный московский ветер заставил ее спрятать нос в воротник пальто. Глеб ехал из Мурманска. Он сделал последнюю ходку и, распрощавшись с флотом, переезжал к молодой жене. Еще летом они навестили могилу Фони и договорились о будущем. Глеб, завидев Любу, расплылся в улыбке и начал выставлять чемоданы. Люба растерялась от количества багажа. Глеб прошлый раз приезжал в Москву налегке. Они остановились тогда в квартирке на Речном вокзале, ключи от которой Любе выдала Надя.

– Куда столько навез? – спросила Люба, оглядывая картонные саквояжи времен Первой мировой.