— Ничего, ничего, — с напускной беспечностью ответил Грачик. — Это, в сущности, не имеет значения. — И видя, что Шуман намеревается записывать адреса, сказал: — Право, не трудитесь. Не стоит.

Грачик понял: в числе фотографов, которых «вспомнит» Шуман, именно того-то, кто нужен Грачику, и не будет.

Беседа закончилась в непринуждённом тоне, и предметом её не были больше обстоятельства жизни и смерти Круминьша. Тем не менее в каждом новом слове священника, в каждом его взгляде и движении Грачику чудилось подтверждение: перед ним — если не сам автор фальсифицированного снимка «ареста», то человек, хорошо знающий происхождение этой фотографии. Но Грачик не хотел проявлять настойчивости, чтобы не заставить Шумана насторожиться. Грачику теперь больше всего хотелось взглянуть на усадьбу священника. Грачик сделал было попытку напроситься на приглашение Шумана, но тот был, по-видимому, мало понятлив или намеренно не понял намёка: он не выразил желания видеть Грачика у себя. С каждой минутой крепла уверенность Грачика в причастности Шумана к убийству Круминьша. Эта уверенность и помешала Грачику пожать на прощанье руку гостя. Плохо он справлялся с чувством брезгливости, а ведь ещё совсем недавно убеждал себя в том, что…

Тот, кому приходилось подъезжать с северо-востока к Алуксне, не забудет впечатления, производимого на путника дорогой, вьющейся вековым бором от самого поворота с Рижско-Псковского шоссе. Очарование этого лесного участка при приближении к городу Алуксне сменяется новым, не менее прекрасным видом: слева от дороги открывается озеро. Его простор, окаймлённый лиственными лесами, умиротворяюще действует на путешественника. Усталость исчезает, забываются любые неудобства пути. Озеро прекрасно на утренней заре, когда пронизанный лучами восходящего солнца розоватый туман растекается над камышами, шуршащими от дуновения лёгкого ветра. Озеро ослепительно красиво среди дня, когда его беспредельная гладь залита ярким солнцем. Но великолепнее всего оно вечером. Под косыми лучами солнца длинные тени деревьев ложатся поперёк камышей и, ломаясь на лёгкой озёрной ряби, тянутся и тянутся по воде, как многоглавые и многолапые драконы. В предночной час дальний от дороги берег озера представляется путешественнику сперва светло-жёлтым, потом золотым и, наконец, загорается алым. Едва ли кто может пройти этот кусок дороги, не остановившись и не полюбовавшись открывающимся видом. Вдали путник увидит северную оконечность острова. Там высятся пока ещё невидимые с дороги развалины старинного шведского замка, некогда взятого штурмом молодых петровских полков. Кстати говоря, на этом острове, как гласит легенда, жила в услужении у местного пастора Глюка стряпухой и прачкой Катарина Скавронская, которую Пётр Первый сделал императрицей всероссийской. Это обстоятельство, к удивлению свежего человека, является предметом гордости не только каких-нибудь ископаемых старушек, а всех горожан Алуксне, до руководителей местного исполкома включительно. Если новичок-маловер вздумает усомниться в основательности этой гордости, а то ещё, чего доброго, и в правдивости легенды, он наткнётся на единодушное сопротивление алуксненцев. Они дружно вступятся за свои достопримечательности: озеро, остров и развалины замка, приобретающие в их глазах особую ценность вышеупомянутым обстоятельством из жизни пасторской стряпухи Катарины.

Грузный человек среднего роста не спеша брёл по одной из улиц Алуксне. Он был погружён в задумчивость: голова его была опущена так, что широкие черты красного лица казались ещё шире, похожий на картошку нос с сизоватыми прожилками закрывал усы, а короткая борода лежала на воротнике брезентовой куртки. Человек этот не глядел по сторонам. Руки его были заложены за спину, и, казалось, все его внимание сосредоточено на носках собственных грязных сапог, попеременно появляющихся в поле его зрения.

Он миновал районный дом культуры, не посмотрев на большой полотняный щит с анонсом предстоящих гастролей. Не меняя позы и тем же неторопливым шагом он прошёл ещё два квартала и стал спускаться к старинному строению, имеющему вид торговых складов, когда вслед ему раздался весёлый крик:

— Товарищ Строд!.. Эгей, товарищ Строд!

Он вздрогнул. Или он забыл, что здесь он не Квэп, а Строд?! Придётся сделать вид, будто так задумался, что не слышал зова.

Оглянувшись, он увидел девушку. Она улыбалась и приветливо кивала головой. Широкое румяное лицо, белокурая прядь волос, выбившаяся из-под съехавшего на затылок клетчатого платка, и учащённое дыхание — все свидетельствовало о том, что она спешила, догоняя Квэпа.

— Как хорошо, что я вас встретила! — весело говорила она недоуменно смотревшему на неё Квэпу. — Вы так неожиданно от нас уехали, что некоторые документы остались неподписанными.

Ага, вот теперь он вспоминает: она — бригадир показательной фермы из Краславского района. Он действительно уехал оттуда с большой поспешностью. Быть может, и напрасно, но — бережёного и бог бережёт. Ему тогда показалось, что в Краславе с ним повстречался человек из «Саласпилса». Этот человек так пристально посмотрел на Квэпа, в его глазах сквозило такое беспокойство, что Квэп счёл за лучшее поскорее исчезнуть. Он кое-как по почте уладил дела с фермой, чтобы отъезд его не выглядел подозрительным, а вот каких-то документов, видно, не подписал.

— … А я-то старалась составить этот отчёт так, чтобы видно было новаторство нашей фермы! — весело, и особенно напирая на новаторство, говорила девушка.

Квэп смотрел на неё и никак не мог вспомнить, как её зовут.

— Неужели вы из-за этого сюда приехали! — сказал он девушке, стараясь придать своему угрюмому лицу приветливое выражение.

— Разумеется, — ответила она. — Отчёт уже подписал сам товарищ директор. И вы не беспокойтесь. Когда Рига выдаст премию, мы пришлём вам вашу долю, непременно пришлём. Дайте мне ваш точный адрес. — И захохотала: — Впрочем, мы вас и так найдём.

Больше всего Квэпу хотелось отвязаться от следов, ведущих к прежней работе и к прежнему месту жительства. И как это они там, в Краславе, узнали его нынешний адрес? Неужели он оставил какие-нибудь следы, ведущие сюда? Ведь между пребыванием в Краславе и приездом в Алуксне лежит целый месяц жизни без прописки. Странно это и даже подозрительно. Нужно отделаться от этой девицы! А та, не унимаясь, тараторила:

— Собственно говоря, меня послали в колхоз «Саркана Звайгзне». Там большая молочная ферма. И свиноферма тоже. Мы хотим посмотреть, как они ведут хозяйство. — Девушка задорно мотнула головой: — А может быть, и они у нас кое-чему могут поучиться, а? Как вы думаете, товарищ Строд?

— Так, так, «Саркана Звайгзне», — машинально повторил он. — Знаю, знаю.

«Саркана Звайгзне» он действительно знал. Оттуда его артель по ремонту сельскохозяйственного инвентаря получала для починки сепараторы и доилки. Осторожно, взвешивая каждое слово, он рассказал девушке то, что могло удовлетворить её любопытство, но ни словом больше.

— Уж я вам признаюсь, товарищ Строд, — она запнулась было, но тут же, взглянув на него исподлобья смеющимися глазами проказницы, продолжала: — Только вы не должны на меня сердиться… Ладно?.. Это я сама придумала сюда поехать. Наши хотели посмотреть, что делается там, поближе к Краславе, а я придумала ехать именно в «Саркана Звайгзне». — И тут она лукаво подмигнула ему.