Он положил деньги на стол и, не ожидая сдачи, вышел из столовой. Прохладный вечерний воздух несколько освежил его, и окружающее перестало представляться в таком безвыходном виде. Он миновал главную улицу, чтобы не попадаться на глаза лишним людям. К старой, заброшенной каланче по какому-то поводу собралась небольшая толпа. Опасливо обошёл и каланчу. Подумав, заглянул в парикмахерскую в том же доме, что гостиница. Пусть там его увидят. Хотя у него до сих пор не было вполне точного плана действий, но почти инстинктивно хотелось, чтобы думали, будто он идёт к себе в номер. Он сказал парикмахерше, подстригавшей ему бороду, что неважно себя чувствует и сейчас же ляжет в постель. Уже так и сделал было, когда вспомнил, что на нём чужие башмаки — да, да, старые башмаки совсем не известного ему человека, полученные у сапожника на тот день, пока мастер починит его сапоги. И что это ему пришла блажь именно в Алуксне снести их сапожнику?! Подумайте, какой принц — сбились каблуки! И как это в жизни бывает: один пустяк цепляется за другой, а в конце концов выходит неприятность.

Как же это он всё-таки забыл зайти к сапожнику?! Взглянул на часы и, вместо того чтобы подняться в гостиницу и полчасика полежать, чтобы переварить клопсы, зашагал к сапожнику. Но напрасно он стучал в запертую дверь — мастерская была пуста. Обошёл домик со всех сторон и не нашёл никаких признаков жилья. Дети на дворе объяснили, что сапожник живёт на другом конце города, но его точного адреса никто здесь не знает. Это было неожиданное затруднение. Оно могло задержать в Алуксне дольше, чем нужно.

Стоя перед окном своего номера, он машинально рассматривал книги в витрине лавки напротив. Мысли текли сами по себе. Но вот в лавке погас свет, и продавщица вышла, повесив на дверь замок. Это значило, что приближалось время, назначенное Квэпом девушке для прогулки. По мере того как он думал, план действий оформлялся в уме все ясней. Теперь уже он точно знал, зачем зашёл в контору гостиницы и зачем сказал, будто ложится спать. Знал, что будет делать дальше.

— Запишите для ночной дежурной: разбудить меня в шесть утра, — сказал он горничной и, вернувшись в номер, с шумом сбросил башмаки.

— Ах, чёрт возьми! Как же быть — чужие башмаки? — Он поднял их — один за другим — и внимательно осмотрел. На подошвах были дырки, и каблуки сильно сношены. Но делать нечего — придётся, может быть, оставить владельцу этой рвани свои сапоги… Ну, а то, что лапа у владельца этих опорок на добрый дюйм шире оставляемых ему сапог Квэпа? Это уже не его забота!

Квэп нарочно опустился на кровать так, чтобы зазвенели пружины. Полежав, осторожно поднялся, неслышно оделся и выглянул в коридор. На цыпочках вошёл в комнату девицы из Краславы. Стараясь говорить так, чтобы его слышала только она, попросил её пойти к озеру, взять лодку и переехать на остров, а он тем временем забежит купить лимонаду и печенья и придёт на остров по мостику. Пусть она ждёт его по ту сторону острова, у берега, за лужком, что тянется под разрушенной стеною замка.

Девушка слушала его удивлённо.

— Мы будем кататься? — спросила она. — Разве не поздно?

Он усмехнулся:

— Я не из тех старичков, которые воображают, будто их общество интересно молодым девицам. Не о катанье я подумал, а о том, что по ту сторону острова есть интересная мыза. Мы успеем ещё сегодня кое-что посмотреть. Как раз удобно, когда перерабатывают вечерний удой. Не придётся завтра отвлекаться, и с утра — прямо в «Саркана Звайгзне».

По-видимому, ради того, чтобы увидеть что-нибудь новое, юная бригадирша была готова ехать куда и когда угодно. Она тут же стала собираться.

Из окна своей комнаты Квэп наблюдал, как девушка вышла из гостиницы и потихоньку, не попадаясь никому на глаза, вышел за нею. Издали он следил, как она шла парком. Мысленно выругал её за то, что задержалась в беседке.

Она сидела в задумчивости и с застывшей на лице улыбкой смотрела на озеро. Вода просвечивала сквозь редеющие кроны деревьев. Осинки уже опадали. Побурели дубы. Их листья — большие, плотные, словно отштампованные из лакированной кожи, — почти не пропускали в беседку света. Но на дорожках парка было ещё достаточно светло, и несколько мальчуганов с шуршаньем ворошили палый лист в поисках желудей.

Квэп с досадой смотрел на девушку: она напрасно теряла время. Из-за неё он рисковал попасть на глаза этим глупым искателям желудей. А план, ещё час тому назад совсем смутный, теперь окончательно созрел в его голове: если никто не будет знать об их встрече за островом, он сегодня же отделается от девицы.

Наконец, девушка поднялась и, перепрыгивая через лужицы, побежала к берегу. Квэп видел, как она взяла лодку и сильными взмахами весел погнала её по озеру. Тогда он быстрыми шагами направился к пешеходному мостику, ведущему на остров. Пришлось несколько раз остановиться, чтобы дать передышку сердцу, пока взбирался на холм. Квэп даже присел на несколько минут под развалинами крепостной стены, чтобы успокоиться и оглядеться. Внизу и вправо осталась певческая трибуна и скамьи для слушателей. Сзади высилась серая груда рассыпающейся башенной кладки. Впереди расстилался луг, за ним — вода.

Из-за поворота показалась лодка. Квэп спустился с холма, оскользаясь на глинистой тропке, и помахал. Девушка повернула лодку и подвела её к берегу так, чтобы Квэпу было удобно сесть.

Осталось полчаса до полуночи — в полночь дверь гостиницы запирается, — когда Квэп, держа в руках обувь, пробрался в свой номер. Задёрнув штору, он внимательно под самой лампой рассмотрел бумаги девушки: командировочное удостоверение, комсомольский билет и письмо. Только теперь узнал, что её звали Лайма Зведрис. Это же имя было написано и на конверте, в котором лежало письмо. В верхнем углу листка было пером нарисовано сердце, пронзённое стрелой. Квэп не стал читать письма. Оно было ему неинтересно. Сложил все вместе и разорвал как мог мелко. Взяв мыло и полотенце, пересёк коридор и, побыв для виду несколько минут в уборной, дважды спустил воду.

Свет в комнате Квэпа погас. Спал он, как всегда, на спине, похрапывая и сопя. Но это не было признаком беспокойства. То, что он совершил, было очень обыкновенно. Он даже не забыл набросить поверх одеяла своё драповое пальто — добротное осеннее пальто из серой ткани в рябинку. Квэп любил, чтобы ногам было тепло.

Телефонный вызов из С. застал Грачика за составлением придуманной им таблицы, по которой он хотел проследить каждый ход в версии виновности священника Шумана.

Через полтора часа Грачик был на месте. Оказалось, что в камышах, окружающих остров у озера Бабите, был обнаружен утопленник в форме офицера милиции. Отсутствовала фуражка и сапоги. Никаких бумаг на утопленнике не было. Но матушка Альбина, осмотрев в морге утопленника, дала неожиданное и очень важное показание: она утверждала, что снятая с трупа рубашка была сделана её руками.

Через пятнадцать минут Альбина сидела перед Грачиком.

— Я старый человек, — говорила она Грачику, — и сами понимаете: хвастаться мне незачем. Да от такого хвастовства и проку нет. Кроме беды, от вас ничего не дождёшься. Пристанете — не отвяжешься, А вот хотите верьте, хотите не верьте: рубашка моей работы. Со всем тщанием и любовью для его преподобия, для нашего отца Петериса делала я это бельецо.