– Деньги будут в Берне не ранее чем через три дня, – осадил его Федор.

– Плохо! Надо раздувать пожар непрерывно. Проклятье… А еще время, пока деньги попадут в Рейх, нужным людям…

Он вскочил, подбежал к окну, за которым сгущались сумерки. Кулачки в опущенных руках судорожно сжимались.

– Ранее ничем помочь не смогу. Но деньги будут, – уверил Федор.

– Плохо! – повторил Троцкий. – Я сам найду пару тысяч. Нужно продолжать. Вы ездили на велосипеде, герр Клаус? Революция – как велосипед. Приходится крутить педали, непрерывно двигаясь вперед. Остановился – и упал.

– На какие первоочередные задачи требуются деньги? – спросил Федор.

– На Розу Люксембург, герр Клаус, – Троцкий прыжком подскочил поближе. – Ее тоже надо убрать. Якобы руками магов, полиции, фрайкора – не важно. Руками сторонников кайзера. Придется заняться лично.

Федор почувствовал, как Друга передернуло от отвращения:

– Знал я, что «политическая проститутка» – отнюдь не отличник боевой и политической подготовки. Как же мерзко с ним даже находиться в одной комнате! Но придется терпеть.

– Без убийства женщины никак? – на всякий случай заикнулся Федор.

– Чувствую, не были вы в России, Клаус. Не присутствовали и даже не слышали о еврейских погромах. Знаете, что в них самое страшное? Каждый еврей сидит тихо и молит Бога – только чтоб меня не тронули. Они не сопротивляются, терпят. Когда в дом врывается распаленная толпа, чтоб хозяина избить, над женой и дочками надругаться, выгрести все ценное, а потом поджечь, то уже поздно. Сейчас терпят германские евреи. Думают, что это не их убивают. Рабочих-станочников, докеров. Еврей не пойдет в цех гайки точить, не будет рвать пуп на разгрузке корабля, скорее откроет лавочку. Но как только полиция или кто-то очень похожий на нее пришьет еврейку Розу Люксембург, наши зашевелятся, вот увидите. Без того антисемитизм цветет в Германии пышным цветом. Однако нас пока не убивали. Евреям в Рейхе принадлежит многое, им самое время действовать.

– Вот тут он прав, – вздохнул Друг. – Помнишь, как гамбургский рабочий говорил об остарбайтерах? Типа нефиг им, Германия – для немцев. И это он еще не вкусил нацистской пропаганды фюрера… Пусть Троцкий делает то, что считает нужным. Вдруг удастся малыми жертвами предотвратить Холокост.

– Надеюсь, – согласился Федор. – Но все равно противно.

«Иудушка» распрощался и ушел, даже чаю не попив. Наверно, его ждали более великие дела.

Глава 11

Сказать, что Юлия Сергеевна сгорала от нетерпения, означало – ничего не сказать. Последние часы перед Берном она уже не могла скрыть чувства от сопровождавших ее офицеров Сюрте и инженера Эжена Брилье. Тот был направлен разведать – насколько в действительности интересен для армии и «Рено» проект бронированной гусеничной машины. Мелькавшие за окном живописные горные пейзажи совсем не притягивали взор женщины. В первый приезд в Берн важно было – с кем она едет, потому не расстроилась бы, если бы путь удлинился на день-другой. Сейчас Юлия торопила стрелку карманных часов Брилье, лежавших на столе в купе. Казалось, с каждым оборотом подлые стрелки все больше замедляли ход.

Пока состав тащился через городские кварталы, она все время смотрела в окно. Наконец, сердечко подпрыгнуло. Она увидела Федора, бредущего по перрону!

Бородка его выросла, он явно посетил парикмахера, придавшего ей форму. Было заметно, что любимый окончательно стряхнул с себя облик гамбургского рабочего: шагал вальяжно, трость и котелок смотрелись так, будто Федор с ними родился.

Вот сейчас сойдет со ступенек вагона, и они обнимутся…

Нельзя! Юлия Сергеевна стиснула чувства в кулачок. Французам не нужно знать, какие отношения связывают ее с бородатым господином. Успеет.

Офицеры сошли первыми, сжимая ручки объемистых саквояжей с казной революции. Затем проводник, получивший пару франков, подозвал носильщика. Тот вынес и водрузил на тележку коробки с парижскими покупками Юлии и два чемодана. Только затем сошла она, сопровождаемая Брилье.

Федор двинулся навстречу, не ускоряя шаг. Когда приблизился почти вплотную, словно споткнулся, глянул себе под ноги, а затем посмотрел Юлии в глаза. Брови на миг сошлись у переносицы.

Она поняла – о чем-то предупреждает. Федор как ни в чем не бывало проследовал дальше, к хвосту поезда, больше не обернувшись.

– Этот месье должен был встречать нас? – догадался Анри Робер, старший из сопровождавших офицеров.

– Именно. Но что-то произошло. Берем таксомотор и едем в отель «Швейцерхоф». Потом в банк – не будем же мы носить саквояжи с собой постоянно.

– Слушаюсь, мадемуазель, – шутливо щелкнул каблуками Робер.

Офицер был хорош собой, а его тонкие черные усики, кокетливо завернутые колечками вверх, наверняка приходили в грезах не одной парижанке. Зная о своей привлекательности, Анри Робер пожирал глазами Соколову, но, что странно, не сделал ни единой попытки к сближению. Видимо, получил чрезвычайно четкую инструкцию от де Пре. Второй спутник, рыхлый сублейтенант, производил впечатление равнодушного флегматика и казался обычным прихрамывающим армейским отставником, пристроенным в полицию исключительно ради заполнения вакансии в военное время. Но по тому, насколько часто он запирал дверь купе изнутри, доставал пару револьверов, тщательно осматривал их и чистил, потом заряжал натертыми до блеска патронами, сублейтенант казался Юлии более опасным.

Они взяли два таксомотра – в один не вместились с вещами, и отправились в отель. Вроде все складывалось как надо… если не считать странного поведения Федора.

– Абель! Видишь, господин средних лет с короткой бородкой, который прошел мимо Соколовой. Он точно сделал ей какой-то знак, а она обернулась и посмотрела ему вслед. Его лицо тебе знакомо?

– Никак нет, Гельмут.

– Мне тоже. Подозрительный тип! Идет к нам. Дай мне закурить.

Абель достал спички и поднес огонек к папиросе начальника. В силу конспирации он называл его как закадычного друга – по имени, опуская «герр», фамилию и звание «гауптман».

– Гельмут, нас всего двое!

– Да. Слушай приказ. Аккуратно проследи за мужчиной. Выясни адрес – где проживает. Я отправляюсь за Соколовой и французами. Вечером встречаемся на явке и подключаем бернскую резидентуру. Герр полковник прав, они что-то затевают.

Немцы путешествовали налегке. Необремененные багажом, легко сливались с