– Тогда скажите мне, чтобы я знала, в чем вы ошиблись, – через силу улыбнулась Лаура, и в ее черных глазах заблестели слезы. – Я прошу вас… я никогда никого ни о чем не просила…

– Нет. Не могу. Я ничего не вижу. – И Вольф, повернувшись, медленно пошел обратно к столам, где громко переговаривались и смеялись участники пикника.

Лаура смотрела ему вслед, и слезы туманили ее взгляд. Тонкие длинные пальцы с силой стиснули бокал, и стекло лопнуло, осколки врезались в руку, выступила и потекла кровь. Но Лаура, не чувствуя боли, продолжала глядеть в спину уходящему Вольфу.

Ни Лаура, ни Вольф не заметили, что за ними наблюдает господин Ферейра, стоявший в отдалении и разговаривавший с Цельмейстером. Раздражение и тревога отражались на его лице.

И вдруг Вольф резко повернулся и пошел обратно к Лауре. Она ждала его, блестя сияющими от слез и счастья глазами.

Вольф подошел и обнял Лауру, прижал к себе и стал целовать в губы. Ее окровавленная рука, обвила его шею, пальцы коснулись щеки, оставляя кровавый след.

Ферейра что-то говорил Цельмейстеру и вдруг замолчал, глядя вдаль. Цельмейстер повернул голову туда, куда смотрел Ферейра, и увидел страстно целующихся Лауру и Вольфа…

– Так когда вы уезжаете в Монтевидео, мистер Цельмейстер? – спросил Ферейра.

– У нас еще несколько представлений в Буэнос-Айресе, сеньор Ферейра, – ответил Цельмейстер, тоже глядя на Вольфа и Лауру.

– Придется их отменить и уезжать немедленно. Завтра, – сказал Ферейра.

– Это невозможно, сеньор Ферейра, – неуверенно возразил Цельмейстер. – Придется платить огромную неустойку.

– Я заплачу все ваши неустойки. И заплачу сверху, сколько вы захотите. Завтра вы уезжаете, – тоном приказа проговорил Ферейра.

– Я бы с радостью, сеньор Ферейра, но уезжать или не уезжать, решаю не я… А господин Мессинг не захочет нарушить контракт. Он человек слова и долга…

– Долга? Слова? – бешено глянул на него Ферейра. – Перестаньте пороть чушь, господин Цельмейстер, или я… – Он замолчал, отвернувшись.

Цельмейстер вновь поглядел на Лауру и Вольфа.

А те продолжали целоваться…

Ветер гнал по равнине волны травы, вдали виднелись стада, которые текли сплошной массой к горизонту, мелькали фигуры пастухов-ковбоев, скачущих по краям гигантского стада, и бездонное небо обнимало саванну..

Остальные участники пикника тоже уставились на Лауру и Вольфа, открыв рты, понимающе переглядывались и снова беззастенчиво глазели на влюбленных.

Ферейра молча и решительно направился к дочери и Мессингу. Они не видели, что он идет к ним, и продолжали обниматься, осыпая друг друга поцелуями. Высокая трава почти по пояс закрывала их. Ферейра несколько раз запутался в траве и чуть не упал. И наконец он подошел так близко, что дочь и Вольф заметили его. Они отпрянули друг от друга, но в следующую секунду Лаура вновь прильнула к Вольфу, обняла его и бесстрашно поглядела на отца.

– Любовь – это замечательно, – сказал Ферейра. – Что ж, я не против. Назначайте день помолвки. Вы получите все, что пожелаете. И я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Лаура.

Он с трудом сдерживал ярость, его щека нервно подергивалась.

– Ты не понял, отец… – улыбнулась Лаура. – Помолвки не будет… Мы прощались с господином Мессингом… навсегда…

Вольф чуть отстранился от девушки, молча, вопросительно посмотрел на нее.

– Правда? – спросила Лаура, глядя ему в глаза.

– Правда… – проглотив ком в горле, ответил Вольф.

– Марш в машину, – резко скомандовал Ферейра. – Мы немедленно уезжаем. Лаура, ты поедешь со мной! – И Ферейра быстро пошел обратно к столикам, где стояли все участники пикника…

…Кавалькада из трех машин катила среди саванны, поднимая густую пыль. В первой машине кроме шофера находились только Ферейра и Лаура, в двух других – все остальные. Сидячих мест на всех не хватило, и некоторые стояли, держась за борта и щурясь от пыли. И настроение у всех, судя по лицам, было похоронное.

Вольф сидел в гостиной своего номера и смотрел в окно, за которым виднелась освещенная фонарями улица и раздавались резкие гудки клаксонов.

Цельмейстер ходил по комнате, дымил папиросой. Лева Кобак примостился на диване, перед ним на низеньком столике стояли кофейник и чашка с кофе.

– В конце концов, Вольф, а почему бы тебе не жениться на этой прекрасной девушке? – вдруг спросил Цельмейстер.

Мессинг не ответил, продолжая смотреть в окно.

– Если бы в меня влюбилась такая красавица… да еще богатая… уж я бы… Какое состояние – просто кошмар! – бормотал Цельмейстер, продолжая расхаживать по гостиной. – Учти, Вольф, такой шанс выпадает раз в жизни. Потом локти будешь кусать…

– Локоть укусить невозможно, – сказал Лева Кобак и отхлебнул из чашки кофе.

– Лева, ты, как всегда, рассуждаешь очень умно, – парировал Цельмейстер. – И главное, мысли свои ты изрекаешь всегда очень кстати… Что ты молчишь, Вольф? Не желаешь с нами разговаривать?

Вольф продолжал молчать, глядя в окно. Громко зазвонил телефон. Цельмейстер подошел к столику и снял трубку.

– Хэллоу..

В ответ раздалась английская речь, быстрая и повелительная.

– Я не понимаю, чем вызвано такое решение, сеньор Торрес, ведь билеты проданы несколько дней назад. Публика будет возмущена… Понимаю, понимаю… Должен сказать, очень странное решение, но я догадываюсь, от кого оно исходит, – говорил Цельмейстер, а потом опять слушал раздраженную английскую речь. – И вам возмещают все убытки? Но ведь остаются еще два выступления… И за них возмещают? Понимаю… А кто возместит моральный ущерб господину Мессингу? Вы что, угрожаете мне? Ах, господину Мессингу? Не советую, сеньор Торрес. Мы обратимся в полицию! – И Цельмейстер брякнул трубкой по рычагам, помолчал, посмотрел на Вольфа. – Ну что ж, мы можем ехать прямо в Рио-де-Жанейро… Контракт расторгнут, все убытки сеньору Торресу возмещены, и чем скорее мы покинем Буэнос-Айрес, тем будет лучше для нашего здоровья… Ты слышишь меня, Вольф?

Вольф смотрел в окно… и вдруг вспомнился тот давний вечер в местечке Гора-Кальвария… глухая улица, стиснутая покосившимися заборами… и раввин, бородатый, с выпученными глазами, в фуражке со сломанным козырьком, и его глуховатый голос: «Запомни, Волик… Господь даровал тебе необыкновенный дар, и горе тебе будет, и проклятье будет, если ты дар этот употребишь во зло другим людям…»

– Ты слышишь меня, Вольф? Что ты молчишь?

– А что тут говорить? Надо уезжать в Рио… – спокойно ответил Вольф.

– Когда?

– Я не понимаю, кто тут у нас импресарио и антрепренер? – начиная раздражаться, спросил Вольф. – По-моему, я должен задавать тебе эти вопросы.

– Ты слышишь. Лева? Соблазнил юную пламенную креолку, побил всю посуду в лавке, и он же хочет еще задавать вопросы! – возмутился Цельмейстер.