конечно, большевики еще разрушили, уничтожив частную собственность. Стало нечего передавать детям. А если так, то зачем они? Это я так, упрощенно. Но это очень действовало на сознание, причем именно грамотных людей. Потом пытались исправить. Но основание осталось прежнее – нечего передавать детям. А копить считалась прямо, чуть ли, не позором. Ну а сейчас разрушает семью падение роли мужчины. Именно его. Равенства между мужчиной и женщиной в браке не должно быть. Это разрушает семью. Я вам про себя расскажу. Ну кто я была в начале девяностых, в самом начале? Бухгалтер. Повод для насмешек. Зарплата тоже смешная. Помните эту песенку: «Бухгалтер, милый мой бухгалтер?» Так и у нас в семье было. Я бухгалтер. Муж – инженер на заводе имени Лихачева, причем он получал больше меня. Ненамного, но больше. А потом я завертелась в этих кооперативах, потом в банках, потом в нашу НК. Он тоже повышал свой статус, но, конечно, не так как я. Просто у него не было условий для этого. А потом разность начала увеличивать из года в год. И намного. И это начало действовать. Причем началось с него. Я вижу, он стал перед детьми, у нас их двое, стесняться, что я зарабатываю больше. А дети они, конечно. чудо. Но они порой могут быть безжалостными. Потом, правда, спохватятся.

– Это нам знакомо, – вставила Алька. – Мы сами не без греха.

– Вот именно, Алевтина, именно. И другое началось. Эти цветы жизни, они ведь как зверьки, интуиция у них богатейшая. А зверек он кто сильнее, к тому и тянется. А в нашей жизни, кто больше зарабатывает. У кого выше статус. Я сама за руль боюсь садиться. Да и не люблю. Ну и, вы знаете, НК предоставила мне автомашину, и не какую-либо, а мерседес. И водитель, он же охрана, при мне. Эти зверьки все это видят. В общем, на него это начало действовать. Давить начало как пресс, понемногу, но неотвратимо. Но он умный мужик и сдерживался. Но это чувствовалось. Исчезла искренность в отношениях. А это в семье самое главное. В семье все-таки мужик должен быть хозяином. У всех это по-разному. Тут рецептов не может быть. Но женщина должна оставаться женщиной. А в наше время считаю, мужикам даже труднее чем нам. Причем именно морально труднее. Немногим ведь удалось выбиться. И на них это сказывается. Вон у тебя, Вероника. Извини, но я, естественно, знаю твою историю. Причем хуже всего именно порядочным мужикам. Нам бабам тоже нелегко, в какой-то степени может и труднее. Но мы привыкли страдать. Так было во все времена. Нас страданиями и трудностями не удивишь. У нас это в крови. А они с трудом привыкают. Войну и то легче переносили, чем унижение, в котором оказались. Там убить могли, но оказалось, что унижение и нищета страшней смерти. И он со мной не поехал в Лондон. Он дома остался. Дети со мной. А он дома. И как дальше будет – одному богу известно.

Ну а теперь к нашим козам – это я о здешнем замужестве. Это же для вас лучшее, на мой взгляд. Матросская Тишина – или сытый Запад. Вы еще молодые. У вас еще может быть столько изменений в личной жизни. А это вариант. Вы уже не девочки. У вас имеется опыт обращения с этими козлами. Я имею в виду не только здешних козлов, а вообще мужиков.

Надо сказать, умеет она убедить. Не хуже Дятла.

– Думайте, подруги, думайте. Ну ладно, пора, – сказала она устало. – Вероника, проводи меня.

Я удивилась, чего она выбрала меня, а не как обычно Альку. Мы вышли из нашего номера и стали подниматься на второй этаж, где находились номера руководства и кабинет Чайки. И вдруг Чайка мне говорит:

– Слушай, Вероника. Я тебе уже говорила про просьбу Лобова о телефонном номере. Вот тебе мой мобильник, звякни на него и напиши свое имя. Вы уже сменили симки?

– Сразу, как прибыли. Так же дешевле, – а у самой опять все внутри похолодело.

– А почему у меня твоего номера нет?

– Не знаю. Забыли, наверное, сообщить. А зачем ему мой номер? Вроде как-то не принято. Мы же через вас общаемся, когда возникает необходимость, – говорю я, как можно небрежнее.

– Наверное, в связи с этим греком. Он просто в восторге был, когда я ему сообщила. Стал вдруг тебя вспоминать. Говорит, помню, помню – такая рослая, красивая. Она женщина не слабая, от такой бокалом по лбу получишь – скоро не опомнишься. Кстати, он собирался сюда приехать, проследить и посмотреть, как организованы занятия. А зачем ему твой личный телефон, конечно, мог бы и так здесь поговорить. Впрочем, у безопасности свои причуды. А ты Вероника становишься нашей достопримечательностью. Не хватало еще, чтобы до журналюг твои подвиги дошли.

Я набрала на ее мобильнике свой номер и передала ей.

11

Я проводила Чайку до ее кабинета, а сама тут же помчалась вниз. И с порога выдохнула Альке:

– Лобов приезжает, звонил Чайке, просил мой номер, якобы в связи с этим греком. И привязался этот грек ко мне. Что это все означает, а Алька? Чайка даже сказала: «Не дай бог, до журналюг этот случай с греком дойдет»

– Черт ее знает, – раздумчиво говорит Алька. – Жили себе, жили спокойно. Уже почти два года, как никто нас не беспокоит, с момента ареста Дятла. Даже потом, наш олигарх еще несколько месяцев был на свободе, но никто и ничего.

– Кстати, Альк. Ты из любопытства хоть раз на квартире была? Матрену видела?

– Ни разу, даже не пробовала. Даже в том районе не бывала.

– А там, между прочим, столько осталось в холодильнике деликатесов. Если никто не был, пропало, наверное. Только если Матрена вывез все в свою африканскую деревню…

– А в каком районе у тебя квартира была? Я тебя так и не спросила. Если там где я была, я бы тебя по парфюму вычислила. Он у тебя своеобразный.

– Правильно делаешь, что не спрашиваешь. И я тебя не спрашиваю. У них квартир много. При таких-то доходах…

– И квартир, и баб, наверное, – говорю я.

– А вот про баб – ты зря. Таких как мы больше нет.

– Слушай, а ты думаешь, что Светка действительно не догадывается? Мне как-то не верится. Мы же догадались – вернее ты. Я скажу тебе, что только подозревала. И если бы не твоя инициатива – не решилась бы объявиться. Может и она так?

– Возможно, – пожала плечиками Алька. – Но в любом случае она поступает правильно. И, видно, конечно, даже Чайке ни гу-гу, хотя стучит систематически. Понимает, что тут могут головку белокурую оторвать.

– Алька, раз мы заговорили на эту гнусную тему… А ты не догадалась, кто приходил к тебе? Мы же с тобой ни разу на эту тему не говорили. Я почему тебя спрашиваю – Лобов был один из тех, кто ко мне приходил. А сейчас вот приезжает. Один был он, а второй хозяин. Дятел говорил про троих, но третьего, на мой взгляд, не было. А у тебя?

– Хозяин у меня бывал. И еще двое гадов. Лобова – не было. Я этого гада запомнила бы, – неохотно и, хмурясь, отвечала Алька.

– Алька, ты меня извини, я бы тебя не спрашивала, но сейчас Лобов приезжает, и я, откровенно говоря, боюсь. А он еще номер моего мобильника взял. Вот ты говоришь – трое было.