– Вы сказали: Бетси? 

Миссис Мерит поморгала глазами, в которых жизни осталось ровно столько, сколько воды в усыпанной песком пустыне, и неторопливо произнесла:

– Именно, молодой человек. Мою служанку звали Бетси. 

– Она умерла?

Уже не в первый раз за день миссис Мерит недовольно поджала губы.

– Если хотите знать, то я к её смерти непричастна. Всему виной её беспутство и легкомыслие! Я предупреждала, что гуляния по ночам до добра не доведут. И что же? Скажете: я была не права? Бедный мистер Хиггинс! Он поседел на половину головы, когда узнал о её проделке. А уж когда узнал, что она упала в болото, то поседел окончательно.

– Точно, – поддакнула миссис Кроу. – Совсем седой с молодых лет. Крошка Бетси была ему так дорога...

Едва уловимо миссис Кроу посмотрела в сторону миссис Мерит, поднёсшую чашку с чаем к иссохшим губам, и добродушие на круглом лице шляпницы внезапно сменилось мятежным порицанием. Мятежный дух овладевал миссис Кроу крайне редко – привыкшая работать с требовательными клиентками, она во всём им потакала и никогда не осуждала ни словами, ни в мыслях, но сейчас она тихо взбунтовалась. Осуждающе смотрела она на пожилую леди, всецело поглощённую поглощением выпечки, и уже приготовилась произнести вслух, что бросить бедную девочку в беде было со стороны миссис Мерит дьявольским бессердечием, как миссис Мерит вдруг закончила жевать кекс, повернулась к кучке перемерянных шляп, ткнула пальцем в тёмно-синюю и сказала:

– Уложите. Беру эту и пару перчаток в тон.

– А Бетси точно умерла? – не унимался Тим, за что его колено во второй раз испытало силу пальцев мачехи.

Миссис Мерит сверкнула глазами. Любые разговоры о смерти любимой служанки утомляли её быстрее, чем чтение нудной книги.

– Мистер Андервуд, это случилось много лет назад. Даже мистер Хиггинс уже смирился с потерей Бетси. Вы-то к чему ворошите прошлое?

– Дело в том, что на днях я имел неосторожность познакомиться с ней.

– С кем? – хором произнесли все три дамы.

– С Бетси.

Миссис Кроу схватилась за веер, рывком распрямила его и принялась обмахивать себя, а заодно и побледневшую миссис Мерит, а Малеста, сообразив, что колено делу не поможет, чуть приблизилась к Тиму и шёпотом зачастила:

– Что за ерунду вы несёте? Вы когда-нибудь можете быть серьёзным? Хотя бы с людьми, к которым не питаете ненависти?

– Я не шучу, – почти не разнимая губ, ответил Тим. Вот, когда пригодилось умение, которым он раньше пользовался только для того, чтобы подсказать текст внезапно забывшему роль партнёру по спектаклю. – Я даже пил с ней.

– И почему я не удивлена?

– Тому, что я видел её?

– Тому, что вы пили.

– Если вдруг вы не осведомлены, то уже давно закончил колледж.

– Джейкоб говорил, что вы ведёте развязный образ жизни в столице. Если бы я знала, что на почве беспробудного пьянства у вас развиваются галлюцинации, я не позволила бы доктору Уотнеру так быстро покинуть Девонсайд.

– Это вам нужен доктор, матушка. Вам, а не мне. Это вы чуть что жалуетесь на мигрень, и это ваша комната завалена микстурами, а не моя.

– Вы ничего не знаете обо мне.

– А вы?

– Я?

– Вы. Вы-то что знаете обо мне?

На этих словах Тим резко повернул голову. Зелёные глаза оказались совсем рядом, и смотрели они пристально, не ехидно, не вызывающе, с лёгкой грустью и поразительным спокойствием.

Малеста пугливо покосилась в сторону уважаемых миссис, но те были заняты, приводя себя в чувство при помощи широких вееров и хрустальных бокалов, наполненных прохладной водой, и ничему вокруг не придавали внимания.

– Достаточно, – пробормотала Малеста.

Тим фыркнул и отвернулся. Отпил остывшего чая из чашки и только сейчас вспомнил, что забыл подлить в чай сливок.

– Я этот разговор на начинал.

– Я имела в виду, что знаю о вас достаточно, чтобы вас бояться и ненавидеть.

– Ну, с ненавистью у нас взаимно. А вот с боязнью вы меня удивили.

– Вы взяли мою вещь. И ваши намерения в отношении этой вещи мне не понятны. Вы собираетесь с её помощью проводить какой-то обряд?

Последнее звучало насмешливо. Тим снова фыркнул и в этот раз неудачно, потому что получилось прямо в поднесённую к губам чашку. Чай брызнул в разные стороны, и ослабленный шейный платок, белый, как первый снег, оказался весь в мелких бледно-коричневых пятнышках.

– Чёрт.

– Не забывайте, что вы находитесь в обществе трёх дам.

– Одна из которых уже слепа на один глаз и глуха на одно ухо, – бормотал Тим, осматривая перепачканный платок, – вторая волнуется лишь о собственной выгоде и крепкое словцо клиенту всегда простит, а третья...

– А с третьей вы взяли за привычку хамить, когда вам вздумается. Но я рада, что в Девоне вы стараетесь держать себя в руках и обращаетесь ко мне, как подобает джентльмену.

– Не обольщайтесь. Мы скоро выйдем отсюда, и всё вернётся на свои места.

– Вы невозможны.

– И всё же вам придётся меня терпеть. До окончания скачек в Аскоте точно. А потом наши пути разойдутся, и, будем надеяться, я вас больше никогда не увижу.

– Я не возражаю. Только сначала верните мне то, что принадлежит мне.

– Что же это?

– Вы прекрасно знаете.

– Знаю. Просто стало интересно, хватит ли у вас смелости заявить об этом во всеуслышание.

– Захотели ещё раз меня унизить?

– А что мне ещё с вами делать?

– Мерзавец.

– Прикусите язык. Эта старуха только что повела ухом в нашу сторону. Кажется, её слух острее, чем я думал.

– Это потому что вы устроили тут балаган. Заладили про Бетси, которую никогда не видели и о которой никогда не слышали, и чуть не свели с ума несчастную миссис Мерит.

– Это была ваша затея тащить меня в шляпный магазин! Как и ваша затея сюда приехать.

– Не отрицаю. Раз нам суждено провести вместе больше дней, чем хотелось бы, то вы должны раз и навсегда уяснить: в Аскоте я не потерплю рядом с собой вульгарно одетого пугала!

– Обещаю, что оденусь по моде. Лишь бы только не по моде прошлого столетия. Уверен, именно такое в этом захолустье и продают. Как, например, та шляпка, которую вы выбрали. Кстати, она вам совсем не к лицу.

– А мне показалось, вам понравилось.

– Я хорошо притворяюсь. В этом пошёл в отца.

– Ваш отец – всеми уважаемый и благородный человек.

Тим отвлёкся от разглядывания разводов на платке и поднял глаза на мачеху. От насмешки во взгляде Малеста поёжилась.