С огромной Вселенной Натка, наверное, и не справилась бы, но их маленькую семейную планету была способна заставить вернуться на свою орбиту. Она разлепила губы и сказала, обращаясь к мужу:

– Я верю в тебя.

Потом ей пришлось повторять это еще и еще, все громче и громче, до тех пор, пока голос наконец не обрел необходимую твердость и звучность, и слова не перестали тонуть в общем гомоне, а дошли до ушей и сознания того, кому предназначались. Когда во взгляде Андрея мелькнуло понимание и одобрение, Натка уже снова обрела потерянную точку опоры и продолжила сыпать невероятными признаниями:

– Я поверю в сто пятьдесят предложенных тобой версий, потому что в твоих устах каждая кажется правдоподобной.

Андрей, молча, глазами, просил жену не останавливаться, но Натку и не надо было просить. Она гнала коней во весь опор:

– Я так люблю, когда ты что-то рассказываешь. И это что-то не имеет отношения ни к политике, ни к спорту, ни… – Она осеклась.

– Ни к работе? – подсказал Андрей.

– Да, верно.

– Раньше тебе нравилось, когда я рассказывал о проектах.

– Раньше я могла отвечать тебе тем же.

– Тебя это настолько угнетает?

– Нет. Я думала, это угнетает тебя. Жена среди кастрюль и половых тряпок вряд ли сможет обнаружить интересные темы для беседы.

– Та, у которой в голове пусто, их нигде не найдет.

– А у которой полно?

– Выучит испанский и закажет столик в симпатичном ресторанчике.

Они замолчали и смотрели друг на друга так, как смотрят давно знакомые и очень близкие люди, которые встретились неожиданно, обнаружили друг в друге значительные перемены, но поняли, что именно с этими переменами можно, нужно и важно дружить. Молчание нарушила Ниночка, обратившись к брату:

– Ты набил пузо? Пошли отсюда.

– Чего это мне с тобой идти? Еще не хватало!

– У меня хорошая стипендия, а за углом кинотеатр 5D. Угощаю.

– Ух ты! – Валерка тут же вскочил. – Аттракцион неслыханной щедрости. Чур, пойдем на самый ужасный фильмец с водой и трясучкой. А вы пойдете? – обратился он к родителям, не заметив, как сестра закатила к небу глаза. Она же и ответила непонятливому мальчишке: – Не пойдут. Им потрясений и в жизни хватает.

Дети ушли. Каким-то чудесным образом в ресторане стало менее людно и гораздо тише. От аперитива испанцы поспешили к настоящему ужину, предпочтя сменить заведение. Народу вокруг еще хватало, но Натке казалось, что она сидит с мужем наедине: слишком маленьким был их столик, слишком пристально перекрещивались взгляды, слишком сильно сжимались руки и слишком тесно переплетались души.

– Когда она успела так вырасти? – нарушил молчание Андрей.

– Да, совсем взрослая стала. Тактичная.

– Хорошая получилась девочка. Ты – молодец.

– Почему я?

– Ты же мама.

– А ты папа.

– Ладно, – Андрей улыбнулся. – Уговорила. Мы молодцы.

На этом разговор иссяк. Надо было начать другой, гораздо более важный, и оба не знали, как к нему перейти. Так часто случается. Людям надо многое сказать друг другу, но молчание засасывает, как болото, и кажется, что не хватит ни сил, ни мудрости, ни желания выбраться из его трясины. Рывок они сделали одновременно.

– Нат, я…

– Андрюш…

И снова осечка: пристальные взгляды, извиняющиеся улыбки, кусание губ и дрожание пальцев, которыми он отстукивал по столу какой-то неведомый ритм. У Натки руки не дрожали: были заняты беспрерывным перебиранием уголка скатерти. Невероятным усилием воли она выпустила ткань из пальцев и сделала приглашающий жест в сторону мужа:

– Начинай ты.

«Этот разговор… Я так долго ждала его, а теперь и слова не могу проронить. Боюсь начать не с того и забыть о главном. Да я и не знаю, что главное. Училась-училась и ничему не выучилась. Надо было заглянуть еще раз в свой учебник. Там наверняка нашлась бы очередная подсказка. Ну вот, я уже разучилась жить своим умом. По книжке гораздо легче и, видимо, правильнее. Ладно, признаю это и уступаю Андрею право начать. Пусть скажет все, что у него наболело. И, кстати, надеюсь, он не забудет про свой дурацкий дневник».

– Если хочешь, уедем, – прервал Андрей череду Наткиных мыслей и накрыл руку жены ладонью. Она была большая, теплая и очень надежная. Натка смутилась, как школьница, но руки не отдернула. Переспросила:

– Что?

– Если ты хочешь, мы можем уехать, – повторил муж ровным голосом, глядя ей прямо в глаза. Натка понимала, о чем он, но радость этого понимания была настолько зыбкой и неожиданной, что она позволила себе уточнить еще раз:

– Ты имеешь в виду ресторан?

Андрей покачал головой и ответил очень серьезно:

– Испанию.

В одно предложение муж уместил то, о чем можно было бы говорить часами: и месяцы непонимания, и накопившиеся взаимные обиды, и невысказанные претензии, и горькие переживания, и мучительные сомнения, и ядовитое недоверие, которое он доверял бумаге, а Натка только собственной душе, и, главное, то, что она, Натка, ее желания и чувства для него гораздо важнее всего вышеперечисленного. Да, они были слишком наивными и счастливыми. Посмеивались над статистикой психологов и цифрами, подходящими под определение «кризис среднего возраста». Считали себя умнее, лучше и правильнее других пар, потому что были уверены в том, что их никогда не засосет в воронку молчаливого отчуждения. Они пустили отношения на самотек. Позволили усталости взять верх и опустили руки. Но ведь это только на время. Еще не поздно все исправить. Совсем нет. Поезд еще не ушел. И можно не просто запрыгнуть в последний вагон, а с комфортом пройти по перрону и разместиться в том люксовом классе семейной жизни, в котором они привыкли ездить. Главное, что они поедут в нем вместе. Если, конечно, захотят. Если она – Натка – этого захочет. А она захочет?

Андрей не отрывал от жены настойчивого взгляда. Его глаза требовали немедленного безошибочного ответа. И Натка сказала:

– Если хочешь, останемся. – Но тут же спохватилась, опомнилась и подобрала правильные слова: – Я не хочу уезжать. Я хочу остаться.

Натка сказала так мало, но это было гораздо больше, чем она могла бы сказать. «Да, я была слишком наивной. Жила в своем мире, носила розовые очки и считала, что Вселенная вертится вокруг меня. Я обнаружила, что это не так, и разочарование стало слишком сильным. Оказывается, я во многом ошибалась: в людях, в жизненных принципах, в приоритетах. Я думала, мои представления о мире самые правильные, и считала, что мне не по дороге с теми, кто думает иначе. Я ошибалась. Сколько людей – столько мнений и разных путей. Но это вовсе не значит, что наши дороги не должны пересекаться. Я рубила сплеча и резала по живому. Как хорошо, что на этот раз мне удалось вовремя остановиться. Ты меня остановил. Спасибо. Я слишком много и на многих обижалась и в своих обидах потеряла целую кучу лет общения с родными людьми. Почему ты терпел все это? Почему не открыл мне глаза раньше? Ждал, когда прозрею сама? А если бы этого не случилось? Если бы не наступил злосчастный кризис в отношениях? Я бы так и продолжала жить с сознанием собственной непогрешимости и абсолютной правоты во всем. Выходит, нет худа без добра. Все кризисы и проблемы даются не просто так, а для чего-то. Это наш шанс на то, чтобы сделать правильный выбор и идти дальше с открытым сердцем и гордо поднятой головой. Да, уже без розовых очков и юношеской наивности. Но, скажите, чем плох рассудительный, трезвый взгляд на вещи? В конце концов, опьяняющие эмоции не всегда бывают полезными, а зачастую и вовсе становятся губительными. Да, раньше я так не думала. Но лучше повзрослеть поздно, чем никогда. Да, я считала, нашу пару минуют проблемы многих, но что же поделать, если всегда случается этот чертов первый раз? Остается только надеяться, что он будет последним. Ведь можно надеяться, правда? Надеяться же не запрещено? Все люди надеются на лучшее, даже те, кто давно живет без розовых очков. Просто надежде надо помогать. Хотя бы немного. И тогда она обязательно себя оправдает. Теперь я в этом совершенно уверена. Так что я буду надеяться. Надеяться, что мы не перестали и не перестанем любить друг друга. Надеяться, что наши замечательные дети будут счастливы, что мама будет здорова, а сестра… Сестра! Конечно, можно опять отложить и пообещать, что вот завтра всенепременно. Но уж нет. Сегодня такой решительный вечер. Значит, решимости мне должно хватить».